Сломанная подкова
Шрифт:
Отдав Апчаре ящички, узелки и письма, люди не уходили со двора, а рассаживались тут же в тени деревьев. Начинались неторопливые разговоры. Причем новости были не проверены, слухи невероятны, догадки замысловаты, а предсказания нелепы. Все вертелось вокруг войны. Чем больше говорили о ней, тем тревожнее становилось на сердце.
— А правду ли говорят,— спросила Хабиба, обращаясь к мужчинам,— будто немцы хотят отравить Чопрак и погубить всех, кто пьет из него воду?
Женщины под грушей затихли. Неужели немцы пойдут на такое душегубство? Но уже доползали слушки о машинах, в которых удушают
Насчет отравления Чопрака разделились мнения. Кто считал, что отравить реку пустяковое дело. Сбросят с самолета ящики с ядом где-нибудь в верховьях, и потечет вниз отравленная вода. Другие спорили, что не хватит на Чопрак никакого яда, слишком он бурный, чтобы его отравить.
Апчара напустилась на Хабибу:
— Откуда ты взяла, что немцы дойдут до Чопрака? Пусть они оседлают даже ветер, все равно им не добраться до нас. А наша дивизия? А наш Альбиян? Клянусь, когда он ударит из своих минометов, немцы полетят, как разбитые горшки.
Почтальон Сентраль усмехнулся, сверкнул единственным глазом, которым, как говорят, он видит больше, чем иной двумя. И в этом есть доля правды, иначе где бы он находил деньги, чтобы каждый день быть навеселе. Недавно он принес двум матерям пособия за погибших на фронте сыновей. Одной досталось семнадцать рублей, другой только семь, хотя оба парня были призваны в один и тот же день и попали в одну и ту же часть. По злой воле судьбы оба и погибли в одном
ж
бою. В военкомате выяснилось, что бедняжку обсчитал Сентраль, аульский почтальон. За ним признавали только одно достоинство: никто не умел так красиво стоять у пиршественного стола в роли виночерпия. Сентраль стоял на одной ноге в знак уважения к сидящим гостям.
Теперь, сверкнув одним глазом, он насмешливо проговорил:
— Бедная Украина и Белоруссия. У них, видно, не было своего Альбияна с минометами.
— Разве их реки уже отравлены? — спросил кто-то из сидящих в тени.
Апчару задели слова Сентраля. Она распалилась:
— Может быть, Альбиян и не остановит всех немцев, но Сталин не отдаст Кавказ!
Апчаре было обидно до слез. Она видела, что ее слова не успокоили встревоженных женщин, не осадили одноглазого почтальона, разносившего по домам не только газеты с письмами, но н разные слухи. Он сбил с толку даже Хабибу, напугал ее и заставил натаскать полный дом чопракской воды — в запас, пока реку не отравили немцы.
Единственный глаз Сентраля от запальчивых слов девчонки разгорелся еще ярче.
— По-твоему, Украину, Белоруссию и Молдавию Гитлер взял с разрешения Сталина? Извини, мол, Иосиф Виссарионович, с твоего позволения я оттяпаю у тебя полстраны, а то очень жирно живешь. Так, что ли?
Апчара ударила с другой стороны.
— У тебя пораженческое настроение. Ты сеешь панику и предсказываешь крах.
Эту фразу она услышала на совещании от Бахова и теперь удивилась, как баховские слова приструнили Сентраля. Он сразу прикусил язык и даже спрятался в тень.
Сентраль, в сущности, не имя почтальона, а только прозвище. Обзванивая соседние аулы, он кричит в телефон:
Когда после слов Апчары Сентраль спрятался в тень, Питу Гергов крикнул ему вдогонку:
— Ты и здесь говоришь, как по телефону.
Все засмеялись. Под этот смех во двор Хабибы въехали верхом Бекан и Мисост. Люди вскочили. Смех затих.
Мисвст опередил Бекана и первым заговорил:
— Не стыдно скалить зубы, когда в глазах людей не свет солнца, а черный дым. Земля размокла от крови людей, а ваши лица в слезах от смеха!
— Ишак и тот один раз в жизни смеется,— хотел пошутить Питу.
— Люди должны смеяться.— Бекан покровительственно оглядел всех, приглашая сесть.— Плохо, если смех не идет на ум. Положить бы в эти ящики и узелки побольше смеха и отправить на фронт. Пусть смеялись бы наши дети на войне. Им, видать, не до смеха.
— И я о том говорю,— пробурчал Мисост.
— Ну, Апчара-Лашин, едешь к своему брату? Повезло тебе. Мне сын рассказывал, что твою кандидатуру приняли охотно. Еще бы! Диверсантов заарканила. Другой такой не найдешь. Я и то горжусь. Кто спросит, отвечаю: Апчара-Лашин из нашего аула, моя соседка, словно дочь мне. Ты там на фронте погляди хорошенько, как мои седла. Надежны они? Порасспроси джигитов. Может, кое у кого седла расклеились. Пусть напишут. Сразу пошлем. Не забудешь?
— Ты послал бы эти седла с посылками,— посоветовала Хабиба.
— Ездил в город, предлагал. Не берут. Четыре вагона одних посылок. Четыре полка — четыре вагона. А седло, говорят, военный груз. Пока посылают посылки с гостинцами. Каждому бойцу — отдельный ящичек.
— Хватит ли всем?
— Хватит. Они-то знают, сколько бойцов в дивизии. Никого не обидят. Кто раненым окажется, тому пошлют в госпиталь.
Апчара перебирала письма, связывала их пачками. Гора ящичков и узелков около нее росла.
— Командира дивизии увидишь — погляди на его седло,— попросил Бекан.— Как оно, в целости ли. По таким седлам раньше судили о мастерах. Настоящее кабардинское седло. Для сына делал. Подарок ко дню женитьбы. А теперь неизвестно, когда он женится.— Старик краем глаза поглядел на Анчару. Девушка, опустив голову, писала в тетрадке.— А и женится, зачем ему седло. Он больше на машине, не на коне. Понадобится — новое сделаю. Дай аллах, чтоб это было седло счастья...
Дай аллах, дай аллах! Пусть это седло не будет таким, из которого когда-то упал ты сам! — Как видно, Хабиба искренне желала старику добра, ему и его приемному сыну. Все вокруг поняли, о чем она Арборит.
— У Бекана беды и радости всю жйзйь связаны, как два стремени одного седла.
Аул помнит тот день, когда седельщик чуть не угодил, как говорится, под копыта коня. Это случилось в тридцатых годах, когда заказы на седла резко пошли на убыль. Все реже и реже благодарные заказчики, изумленные красотой и благородством Бекановых изделий, выжигали свои фамильные знаки, свои тавро на дверях седельщика. Но все же седельщик не сидел еще без работы. Табунщики гор, председатели колхозов и бригадиры иногда просили Бекана сделать новое седло, и он делал. Хотя и видел, что у самих заказчиков как-то потерялся и пропал вкус к кабардинскому седлу. Какое ни сделай, все хорошо.