Сломанная подкова
Шрифт:
Однажды ночью Бекана разбудил резкий стук в дверь. Выйдя на крыльцо, он увидел всадников. Один из них держал свою лошадь на поводу. Это были люди Бетала Калмыкова, как потом выяснилось, гнавшиеся за какими-то бандитами. Во время погони под всадником, который стоял теперь на земле, развалилось седло. «И было от чего развалиться,— подумал Бекан. Всадник, огромный и грузный мужчина, весил килограммов сто двадцать, не меньше. Всадники потребовали от него новое седло, и Бекан беспрекословно отдал им только сегодня сделанное. На этом бы дело и кончилось. Но, оказывается, и новое седло не выдержало грузного всадника. И произошло это будто бы
Долго Бекан не принимался за прежнее ремесло, да и не стало спроса на седла. Он сделался колхозным табунщиком, ведь лошадь, кабардинская лошадь всегда была главной его страстью. Ради лошадей, ради этих тонконогих, крутошеих красавцев и красавиц он и мастерил такие изящные седла: чтобы одно украшало и дополняло другое.
ш
О седельщике вспомнили, когда начала формироваться Нацдивизия и понадобилось много седел. Бекан Ди-данов срочно был вызван в Комитет обороны, где ему предложили возглавить все седельное дело республики. Отвели помещение, нашли сырье. Бекан знал всех седельщиков, забросивших теперь свое ремесло, и собрал их всех под одну крышу. Дело пошло на лад. Седельщик оказался на виду и в почете. К нему то и дело приезжали разные начальники. Особенно торопили его с личным седлом для командира дивизии. Это седло, конечно, Бекан делал собственноручно. Сам Бахов проверил седло комдива, прежде чем его отправили настоящему хозяину.
— Привет от старого Бекана передать не забудь! Полковник — опытный джигит, сразу оценил седло. Даже не хотел брать. Говорит, такому седлу место в музее. Привет ему передай,— попросил Апчару старый седельщик.
— Апчара больше смыслит в кулачном бое, а не в седельных делах,— пошутил Питу.
— Ты бы пришел да и научил! — Апчара едва не набросилась на зоотехника.— Наглец, смеется над нами!
— Ладно уж вам ругаться, нашли время,— строго посмотрела мать на развеселившегося Питу.— Немцы вон все ближе подходят.
— Вздумал шакал медведя проглотить. Но не по горлу кусок. Велик. Да и клыки у медведя острые.
— И клыки и когти у медведей дай бог, а шакал его мало-помалу глотает. Вон пол-России у него внутри,— перебил Бекана Мисост, который с некоторых пор вместо утреннего намаза аккуратно слушал радио, сидя на молитвенном коврике. Соседи думают, будто он снова стал верующим, достал с чердака старый молитвенный коврик, а Мисост понимает что к чему.— Россия велика, да неповоротлива. Шакал — хищник верткий, за горло — хвать, за ляжку — хвать, и, глядишь, жертва падает от потери крови. Так он Францию сожрал. Так же сожрет и нас.
— Не сожрет,— сердито возразил Бекан.— Допустим, по-твоему, укусит шакал за ляжку. Но пока он дойдет до головы, рана на ляжке заживет, или — обратная картина; пока пробирается от горла к хвосту, заживет гор-
ло. Кто-кто, а я-то знаю, какая она, Россия, из конца в конец.
— Может, и так. Но мы все равно,— не унимался Мисост,— оказываемся между двумя жерновами. Мы — малые народы. Начнут нас кидать из пасти в пасть, пропадем. У кого тут будешь искать защиту?
Мисоста переспорить — нелегкое дело. Бывало, что он сбивал с толку и городских докладчиков. Бывало, что умудрялся показать себя чуть ли не сподвижником Бетала
Председательствующий на собрании обратится к народу: есть ли вопросы? Мисост тут как тут. Тянет кверху свой палец, похожий больше на желтый кукурузный початок.
— Есть вопрос. Вот вы сказали нам такие-то и такие-то слова. И будто эти слова сказал сам Бетал. Так это или не так?
— Да, я цитировал вам слова Бетала Калмыкова,— докладчик начинал бегать глазами по бумажке,— вот... страница...
— Не поразительно ли это, дорогие аульчане,— поворачивался Мисост к народу,— что слова Бетала и мои слова, те, что я недавно говорил около мечети, сходятся, как эти два пальца.
И к одному желтому початку Мисост присоединял второй такой же желтый початок.
Вот и теперь все видели, как в споре Мисост забирает верх над седельщиком.
— Что такое мы, кабардинцы, на шубе России? Всего лишь пуговица, крючок. Потерять пуговицу в драке — пустое дело. Замечают ее уже после драки.
— Таких пуговиц немало на шубе России. Не мы одни.
— Верно, верно, не мы одни,— подал голос Сент-раль, и было еще не понять, на чью сторону, на чью чашу весов положит он свой камень.— Конечно, какая шуба с одним крючком? Не бывает таких шуб. Но скажи, Бекан, а не захочет ли Гитлер перекрасить и перешить эту шубу на свой манер? Срежет он все крючки, а поставит какие-нибудь медные застежки...
— Или молнию...— добавил Питу.
— Пусть мудрейшие простят мне,— Хабиба бросила взгляд на дочь, как бы упреждая ее попытку помешать матери говорить.— Не хотелось встревать в мужской разговор. Но и женщины тоже не через нос воду пьют. Не умом, так чутьем мы угадываем, где истина.
— Говори, говори,— подбодрил Бекан.
— Гитлер, может быть, и хочет перекроить русскую шубу. У него свой фасон и портные тоже свои. Но сначала надо ему этой шубой завладеть. Стащить ее надо с плеч Сталина. Разбойники были и свои и чужие. А кто сумел снять эту шубу? Никто. У Сталина плечи крутые. И в руке не только трубка. Есть и оружие. На такой шубе быть крючком — не последнее дело. Пусть Гитлер не походит на глупую барыню, которой еще только пообещали шкуру медведя, а уж она стала в уме кроить: которое место на рукава, которое место на воротник. Сталин не отступит перед Гитлером. Не только шубы, не даст, не потеряет ни пуговиц, ни крючков...
— Грабитель на то и грабитель, что стаскивает одеж-ДУ> не спросив разрешения хозяина. Против воли. Настигнет в темном углу и — конец,— прервал Хабибу Ми-сост.
Но Апчара все равно с восхищением посмотрела на мать.
Заскрипела калитка. Все головы повернулись к воротам. Пришел мулла, бледнолицый старик. Он принес небольшой сверток. Это была его посылка, не сыну и не внуку (не было детей у муллы), а единственному ученику, которого он украдкой, по ночам, обучал корану. В ученике видел мулла преемника. Надо было защитить его от пуль, от осколков и от сабельного удара.
Для того чтобы спасти и защитить ученика, мулла приготовил амулет со стихом из корана, завернул его в башлык, чтобы люди не могли догадаться. Апчара передаст башлык ученику, и тот будет верить, что хранит его от немецких пуль благодать аллаха.
Мулла читал немецкие листовки и знал, что немцы гарантируют мусульманам свободу вероисповедания. Снова откроются все мечети. Казалось бы, мулла должен радоваться и ждать с нетерпением прихода немецкой армии. Но запутан человек, запутан и слаб.