Сломанная тень
Шрифт:
– Вы с ним встречались?
– Еще нет! Сегодня утром я отправил ему письмо, а полчаса назад получил ответ. Мы договорились встретиться в час. Он передаст мне письмо князя и письменные признания в совершенных убийствах.
– Он… Или она… убьет вас!
– Я подстраховался: оставил Катерине запечатанный конверт, который, если не вернусь к трем часам, она передаст Терлецкому. И убийца это знает.
– А вот и завтрак!
Еда еле уместилась на подносе. Щи в горшочке, картошка с мясом и луком, яичница, пироги.
– Приятного аппетита! – пожелал Тоннер. – А я поеду! По дороге еще надо заскочить к купцу Друзьякину, осмотреть у его дочки гланды. Может, все-таки ко мне переедете? Не стесняйтесь…
– Нет! Я хочу сегодня же вернуться к Лаевским! Завтра в путь!
– Тогда я дам команду, чтобы вас перевезли. Не прощаюсь! Навещу вас вечером. Катерина! Ты все запомнила?
Неспокойно было на душе у Катерины. От оставленного доктором конверта пахло бедой!
– Возьмите пистолет! – вдруг предложила она.
– Откуда он у меня? – удивился Тоннер.
– У нас с Данилой есть! Княгиня Северская отдала!
Тоннер помрачнел, вспомнив ночную дуэль в Носовке. Трех месяцев не прошло, а обоих забияк уже нет в живых!
– Возьмите, Тоннер! – поддержал Катерину Угаров.
– Ладно! – махнул тот рукой.
После завтрака Угарова на носилках снесли к подводе. Укрыли сюртуком, а сверху еще и одеялом. Катерина отдала ему альбом Пантелейки, которому Денис очень обрадовался:
– Откуда? Я ж его потерял!
– А Корнелиус Дикович нашел. – Роос как-то обмолвился, что его отца все называли папашей Диком. – Просил передать, как очнетесь.
Телега ехала медленно, Денис, несмотря на сюртук и одеяло, сильно мерз – зима потихоньку вступала в свои права, уже и снежок выпал.
– Разберут скоро, – возница кнутом указал на плашкоутный мост, по которому они ехали.
– И как тогда сюда добираться?
– Пока Неву не скует – на лодках, а зимой – на санях.
Добрались через час. Филипп Остапович, словно младенца, отнес Угарова на руках к себе в швейцарскую:
– Погодите тут! Вернется народец, тогда в комнату перенесем.
– А где все?
– На отпевании! Эх, грехи наши тяжкие! Двоих сразу провожаем! Софья-то Лукинична тоже преставилась.
– Софья Лукинична? А с нею что случилось?
– Сказали, от болезни померла, но слух прошел… – Филипп Остапович перешел на шепот, хотя в доме, кроме него и Пантелейки, никого не было: – Отравили! Зря вы, Денис Кондратович, сюда вернулись! Нехорошие здесь дела! Ну да что уж теперь… Может, горилочки? – игриво подмигнул швейцар.
– Тащи!
Филипп Остапович отправился на кухню. Прибежал Пантелейка, обрадовался, увидев свой альбом.
– Учиться тебе надо! – сказал Денис, листая альбом. – Талант талантом, ремесло ремеслом. А вот этот дом мне нравится! Отлично! Просто отлично! – похвалил Денис работу, которой уже любовался два дня назад. Всего два дня! А сколько всего произошло! Перед Денисом промелькнули встреча с Роосом, маскарад, проклятый дом на Средней Мещанской. Батюшки! Да это он и есть!
– Пантелей! А я знаю, где этот дом! Ты его с натуры рисовал?
– С натуры!
– А как же ты ночью туда попал? Это ж далеко…
– Дядько Пилип послал! Запомнить, где офицер живет…
– Давно это было? – дрогнувшим голосом спросил Угаров.
Казачок замолчал, в испуге закрыв рот руками. То был их самый большой с Остапычем секрет! Но поздно! Угаров все уже понял! Не крал Тихон второй мешок! Со спины Филиппа Остаповича этот мешок свалился, когда швейцар кастетом по голове получил. Вот на кого Тихон хотел указать!
Но почему швейцар убил Тучина? Эту мысль Денис не успел додумать…
– А вот и чай! Звиняйте, шо задержался! Кипятил, шоб погорячей. Сахарок тоже имеется. И, само собой, горилочка. – Филипп Остапович разлил жидкость по кружкам. – Ну, за вас! Говорят, это вы Тихона прикончили?
– А вы, говорят, Тучина убили!
Швейцар мельком взглянул рисунок в альбоме, потом – на потупившегося Пантелея, помрачнел, крутанул шеей так, что хрустнули позвонки, и тихо признался:
– Я! И остальных тоже я! И сына своего – тоже я!
– Какого сына?! – изумился Денис.
– Позвольте представиться, – швейцар встал. – Отставной майор Ярош Михаил Константинович.
– Боже! – Денис в ужасе прикрыл рот рукой.
– Если не верите, могу документы…
– Как… Как вы сына-то смогли?
– Лучше бы никогда у меня сына не было! Шесть лет, как в школу подпрапорщиков его отправил, домой носу не казал. Письма писал раз в полгода. Мать убивалась, а весной занемогла. Любила Костика очень. Остальные наши детки в детстве от скарлатины померли. Четверо у нас с Дариной было. Написал сыну: «Приезжай хоть попрощаться». Явился не запылился. Вдрызг пьяный. Утром захожу на конюшню, а Костик там… – Ярош помолчал, подыскивая слова: – своего денщика окучивает. Я саблю из ножен – и обоих на месте! Стыд и срам! Позор несмываемый! Дарина тем же вечером скончалась. Вместе их и схоронил.
На шее Костиной медальон обнаружил: «От В. Лаевского с любовью». Ну и написал этому Лаевскому все, что я про ихнюю любовь думаю! А потом так решил: эта сволочь по земле ходить не должна! Поехал в монастырь за благословением…
– На убийство? – не сдержался Денис.
– На убийство! А что? На войну ж благословляют! А содомитов убивать – святое дело, так в Писании сказано, почитай на досуге! Но настоятель мне в благословении отказал. «За сына грех отпущу, сам ты его породил, сам вправе и убить. А что до Лаевского – его жизнь императору принадлежит. К нему и ступай, только сперва убедись, вдруг Лаевский ни при чем? Вдруг он какой-нибудь девице медальон подарил?»