Сломанная тень
Шрифт:
– Всем этим бумагам место в камине!
– Что вы, Софья Лукинична! Я только что собственноручную записку государя нашла. Хотите поглядеть?
– Сам-то где?
– Государь?
– Дурой не прикидывайся!
– Андрей Артемьевич? – снова попыталась улыбнуться Ольга. – Я его попросила удалиться на часок. Ведь не даст ничего разобрать!
– Любишь его? – грозно спросила Лаевская, и бледное лицо девушки моментально стало багровым. – Сама знаю! Любишь!
Ольга закрыла глаза. Если никто сейчас в комнату не войдет, она погибла! Но Софья Лукинична
– А я тебя понимаю! – Софья Лукинична неожиданно раскрыла объятия и больно стиснула худенькое тело. – Я же тебе как мать! И люблю как родную! Собственной-то доченьки Бог не дал!
– А Полина? – обомлела Ольга.
– Ты не знаешь? Полина не моя! Моя дочка мертвой родилась! – Лаевская отодвинулась от Змеевой, чтобы вытащить платочек. – А Андрей Артемьевич так хотел дочь, что в ту же ночь взял подкидыша из Воспитательного дома. И я ее как родную воспитывала! А она… она меня ненавидит!
– Что вы! Что вы! Успокойтесь! Не плачьте! Полина вас очень любит!
– Добрая ты, Оля! – Софья Лукинична вмиг успокоилась и утерла слезы. – Дурного не замечаешь. Полина всех ненавидит. Всех! Знаешь, что она про тебя говорит?
– Нет! – прошептала Змеева.
– Она тебя батюшкиной подстилкой называет! – Против желания глаза девушки увлажнились. Софья Лукинична промокнула их своим платочком. – Но я… – Лаевская снова заключила Ольгу в объятия, – я тебя ни в чем не виню! И счастья вам с Андрюшенькой желаю! Ты, доченька, уж прости, я часто бываю к тебе несправедлива! Но пойми и меня! Муж не любит, и я его! Годы проходят, а счастья-то нет! – Софья Лукинична снова зарыдала. – Как я вам завидую! Сейчас вот прямо пойду в церковь и поставлю свечку, чтобы вы поскорей соединились!
В душе Ольги шла борьба. До сей минуты Лаевская ее только обижала, травила по ничтожным поводам и без оных. Змеева всегда сдерживалась, отвечала на выпады христианским смирением. Ведь Софья Лукинична больна! Да и не одна Ольга страдает, вся семья! Сейчас, после задушевных слов, у нее возникло искушение ответить на искренность искренностью. Да, стараниями Ирины Лукиничны и Андрея Артемьевича, дай им Бог здоровья, будущее Ольги устроено. Матвей Никифорович, без всяких сомнений, прекрасный человек – умный, образованный, душа у него возвышенная, пишет стихи. Вот только Ольга его не любит! И зачем им повторять чужие ошибки? Увы! Милый и достойнейший Андрей Артемьевич не способен разрубить гордиев узел! Может быть, сами женщины, Ольга Змеева и Софья Лаевская, объединившись, смогут это сделать?
– Что вы такое говорите? – осторожно начала Ольга. – Андрей Артемьевич ваш муж перед Богом!
– Ах, милая! Дети наши выросли. К чему нам дальше мучиться? Ты любишь Андрюшу, я нашла своего Адама. Давай так! Вы даете мне двести тысяч, и я уезжаю в Париж! И будьте счастливы, я вам больше не помеха!
– Двести тысяч?
– Ну, ладно, сто девяносто. На меньшее, так и знай, я не согласна! Даже не мечтай! Знаешь, сколько за меня приданого дали? По нынешним деньгам – миллион!
Софью Лукиничну занесло –
– Откуда у Андрея Артемьевича мильоны? – воскликнула Змеева. – У меня их тем более нет!
– Дурочка ты! Он же интендантом служил, коней и фураж закупал. Должность доходная.
– Андрей Артемьевич не такой! Он честный! – вскричала Змеева. – В армию сотню раз просился, а государь ни в какую!
– Честный! А зачем тебя замуж выпихивает?
Этот вопрос волновал и Ольгу. Противиться воле опекуна и любимого человека она не могла, верила, что все совершается для ее блага. Но сердцем не понимала!
– Матвей Никифорович предложение сделал. Он меня любит! Наверное…
– Конечно, любит. Деньги, которые ему обещаны! Никто за просто так чужого ребеночка своим не признает!
– Какого ребеночка?
– Вашего с Андрюшей! Думаешь, я пинеточек не заметила?
Ольга весело рассмеялась:
– Вот вы о чем! Так я не для себя вязала!
– А для кого? – отвалилась челюсть у Софьи Лукиничны.
Ольга внезапно замялась, а Лаевскую разобрал интерес:
– Ну, скажи, солнышко! Скажи, рыбонька! Мы же подруги!
Софья Лукинична снова наступала, на сей раз прижимая Змееву к стенке. Девушка ругала себя: и зачем только принялась за эти пинеточки? Вот глупая! Хотела приятное сделать! А как нехорошо выходит! Вчера Ирина Лукинична всполошилась, сегодня – Софья…
Пришлось поделиться догадкой:
– Мне кажется, Аполлинария Андреевна скоро станет матерью!
– Полина? – изумилась Софья Лукинична. – От кого?
«Все-таки она сумасшедшая!» – решила Змеева и напомнила:
– Полина замужем!
Лаевская громко расхохоталась.
Ну и куда этот старый хрыч подевался? Весь дом уже Софья Лукинична обошла. И что же? Племянник при виде ее изобразил неудовольствие. Он, видите ли, княгиню Дашкину учит рисовать. Схватил за руку с зажатой кисточкой и водит по холсту, приговаривая:
– Движения должны быть резкими, каждую виноградинку надо словно вырубать на картине! Тогда рисунок получится объемным! А вы, Юлия Антоновна, мазки кладете, словно забор красите.
Да уж! Каких-то ярких пятен намалевала Дашкина вместо натюрморта. Казалось бы, чего проще! Вот они, фрукты, перед ней на столе, очень, кстати, аппетитные! Софья Лукинична не удержалась, схватила веточку.
– Что вы делаете, тетушка? – накинулся Тучин. – Мы же рисуем!
Забыл, подлец, в чьем доме находится. Но как хорош! Узкая талия, широкие плечи! Хрустнув виноградинкой, спросила томно:
– Сашенька! А не видел ли ты дядюшку?
– Видел! За завтраком, – буркнул Тучин.
– Мне он срочно нужен!
– Ничем не могу помочь! – раздраженно ответил художник, а его ученица недовольно дернула плечиком, которое Тучин тут же обнял. Ой! Ну, до чего молодые барышни блудливы! Что Полина, что эта княгиня! Ни стыда, ни совести – судя по эскизу на мольберте, голой позировала. Ох и бесстыжая!