Сломанная тень
Шрифт:
Лаевский, чтобы не взорваться, зажмурился и сосчитал до десяти. На его глазах, в его собственном доме бесстыжий любовник-кузен продолжал гнусную интрижку с Дашкиной!
Владимир никак не мог решиться порвать с Тучиным. Когда-то мимоходом, от нечего делать совращенный кузен нежданно-негаданно превратился в неотразимого, знающего себе цену, циничного и оттого еще более привлекательного красавца, снисходительно дозволявшего Лаевскому себя любить. Сам Тучин (Владимир в этом быстро убедился) никого не любил и даже не испытывал привязанностей, юному художнику просто нравилось кружить головы, совращать, сводить с ума. Он черпал вдохновение в кипевших из-за него страстях. Лаевский мучился от ревности, но не мог решиться на разрыв.
– Антон найден повешенным! – мрачно сообщил он. – В квартире Ухтомцева. Гробовщик мне сказал…
– Вот дьявол!
– Бедный Антон! Хотел найти убийцу, но, видать, тот его опередил!
– Надо идти в полицию! – решил Тучин. – Сообщить о даме, которая знает убийцу! Где, бишь, она назначила встречу?
– На Малой Конюшенной! – Владимир быстро обдумал предложение Тучина. – Нет! В полицию идти нельзя!
– Почему?
– Придется рассказывать, что мы содомиты! И не только мы!
– Ну и что? Ты стесняешься своих пристрастий?
– Не ерничай! Если дело вдруг до государя дойдет, а оно дойдет, непременно дойдет, потому что Киршау – болван, ханжа и святоша, никому не поздоровится!
– Да брось ты! В свете давно догадываются!
– Одно дело догадываться, подозревать, и совсем иное признаться! И себя погубим, и товарищей!
– Да чего бояться! На каторгу за содомию не отправят!
– Во-первых, карьере конец, во-вторых, позор до конца дней. Позор и разорение, вспомни Ухтомцева! В-третьих, в монастырь упекут! Лет этак на семь! Чтоб покаялись!
– Надеюсь в мужской?
– Прекрати паясничать! – взорвался Лаевский. – Так! В полицию мы не пойдем! Сами с дамой встретимся!
– Зачем? – с усмешкой спросил Тучин. – Без толку! Ну даже узнаем мы имя убийцы. Что дальше? В полицию ты идти боишься!
– Я вызову убийцу на дуэль! А если погибну, вторым стреляться с ним будешь ты!
– Ладно, черт с тобой! Согласен!
– Тучин! А у тебя деньги есть?
– Только пятнадцать тысяч! – признался художник. – Отцовских!
– Думаю, хватит! Просят всегда с запасом! – произнес Лаевский.
Глава одиннадцатая
Хромов сделал вид, что забыл про атлас. Хмуро кивнул Тоннеру, задал пару пустых вопросов и сухо сказал, что очень занят. Илья Андреевич откланялся, повернулся к двери, и только тогда Сергей Алексеевич его окликнул:
– А что это у вас под мышкой?
– Атлас. Вы вчера выразили желание ознакомиться.
– Атлас? – задумался Хромов. – Ах да! Припоминаю! Оставьте на бюро, будет время – просмотрю.
Неприятный осадок от аудиенции испарился на занятиях. Со студентами замкнутый Тоннер преображался. Даже про скучные материи (сегодня, например, разбирали особые правила судебной экспертизы новорожденных) рассказывал эмоционально, с драматическими паузами, с отнюдь не риторическими, зачастую каверзными вопросами. Конечно, легче было бы просто озвучить список инструментов, коими вскрывают грудь младенца. Студенты запишут, механически заучат, ответят на экзамене, только вот в экстремальной ситуации могут и не вспомнить. А вот если они осознают логику: хрящи у новорожденных мягкие, поэтому удобней действовать ножницами, – то к верному решению придут сами.
Когда аудитория уставала, Тоннер всегда к месту вставлял анекдот, байку из собственной практики или демонстрировал препарат – услышанное запоминается лучше, если подкреплено зрительным впечатлением.
Зачастую его занятия заканчивались, как и сегодня, аплодисментами. Тоннер, прижав руку к груди, раскланялся, но, поймав взгляд напросившегося на занятие Шнейдера, почувствовал себя неловко. По слухам, того вчера проводили свистом.
На все вопросы Тоннер лаконично ответил «нет». О смерти Баумгартена не знает, на осмотр тела не ездил, никаких подозрений не имеет.
Собственно, его ответы Дениса не особо интересовали. Кончина барона была лишь предлогом зайти в гости.
– Потрясающий борщ! – похвалил хозяин.
Довольное лицо Кати залил такой румянец, что даже веснушки под ним исчезли.
– Но осмелюсь дать тебе маленький совет, – продолжил Тоннер. – В Малороссии в борщ добавляют сало с чесноком.
– Брр! – передернуло Угарова, живо представившего в супе лохматые куски жира.
– Не скажите! Чеснок толкут в ступке и добавляют в самом-самом конце. А сало, представьте, берут старое, лучше всего прогорклое.
Катя поджала губы:
– Мы такое сало обратно свиньям скармливаем. На нем даже жарить нельзя!
Угаров захохотал:
– Да уж, Илья Андреевич! Подшутили над вами в Малороссии!
– Отнюдь! Я лично наблюдал за варкой.
– Зачем? – удивился Угаров.
– Во всем виноват батюшка, мой интерес к рецептам от него, – улыбнулся Илья Андреевич. – Когда papa [27] был маленьким, в доме часто менялись повара. И у любимого grand pate a glace de la crepe [28] каждый раз менялся вкус! Чтобы этого избежать, отец решил записывать рецепты. Бабушка с дедушкой над ним потешались, но впоследствии тетрадки весьма пригодились. Когда во Франции грянула революция и papa сбежал в Россию, он решил открыть в Петербурге кондитерскую. Вы еще там не побывали, Денис?
27
Папа (фр.).
28
Торт с мороженым (фр.).
Угаров помотал головой.
– Обязательно сходите!
– Спасибо, я разлюбил сладкое. А вы что, тоже мечтаете о собственной ресторации?
– Нет, конечно, у меня есть любимая профессия. И, по счастью, она меня худо-бедно кормит. Дела идут неплохо. Вчера вот Лаевские позвали…
У Дениса от возбуждения задрожала нога. Разговор поворачивал в нужное русло.
– Поздравляю! Теперь вы сможете беспрепятственно встречаться с Полиной.
Тоннер, увлекшись борщом, пропустил сарказм:
– Конечно!
– А я считал вас другом! – выдернув из-за ворота салфетку, молодой человек вскочил из-за стола. Тоннер ошарашенно на него уставился. – Доверился, как брату! А вы ни словом, ни жестом не дали понять…
Катерина внесла горячее.
– А вот и бифштекс! Садитесь, Денис Кондратович, садитесь!
– За один стол с вами? Нет уж, увольте!
– Бога ради, Денис! Чем я перед вами провинился?
– Если вы мне друг, должны были честно рассказать о вашем романе с Полиной!