Сломанная тень

Введенский Валерий

Выговорившись, император легким кивком дал понять, что разговор окончен. Дискуссий он не любил и участвовать в них не привык.

Роос разочарованно вздохнул. Даже полемический гнев у этого полковника, и тот отрепетирован. На прощание Корнелиус планировал преподнести императору собственные сочинения с дарственной надписью, но с ужасом вспомнил, что забыл их в нумере.

– Ваше величество! Могу ли я рассчитывать на продолжение беседы? Моим читателям важно знать ваше мнение по ряду вопросов!

Император усмехнулся:

– Если

сможете пережить наши холода, – он кивнул на шапку этнографа и тут внезапно заметил синяк: – Что у вас с лицом? Снимите-ка шапку! Боже!

– Ничего страшного, ваше величество! Вчера я пытался, правда, безуспешно, помочь вашей полиции поймать преступника.

– Хм! Благодарю за смелость! Однако прошу больше жизнью не рисковать! Преступления в Петербурге редки, полиция сама успешно с ними справляется!

– О да, без сомнения! Но убийцу моего друга Тучина они, увы, упустили!

– Губернатор заверил меня, что в течение суток преступник будет схвачен.

– Это очень, очень опасный преступник! И ваша полиция заблуждается. Он не вор, ваше величество, – забрезжила слабая надежда продолжить беседу, и Роос рискнул высказать собственную версию, отвергнутую Тоннером и Яхонтовым: – Убийца – религиозный фанатик!

– У вас превратное представление о православии! – холодно парировал император. – Россия – веротерпимая страна. Если пройдетесь по Невскому – убедитесь в этом сами. Кирха, костел, молельный дом… Убийств на религиозной почве у нас не бывает!

– Но ваше величество, содомия осуждается всеми ветвями христианства. И даже исламом.

– При чем тут содомия? – удивился император.

– Как? Вы не знаете? Убитый был содомитом. И четыре предыдущие жертвы – тоже.

– Какие четыре жертвы? – Роос, похоже, добился своего. Маска слетела! Император покраснел, кулаки в белоснежных перчатках сжались, жилы на шее вздулись.

– Ваше величество, я записал их фамилии, – Роос полез за блокнотиком. – Правда, со слуха, мог что-то перепутать. Верхоутров, Лепетин, Хтомцев, Бамгарден.

– Прошу прощения, я тороплюсь, – император повернулся и, дергая плечами, ринулся к адъютантам:

– Крабовицкого и Бенкенштадта! Срочно!

Одеваясь в прихожей, Денис узнал последние новости:

– Владимир Андреевич так и не вернулись. – Никанорыч сдул пылинку с фрака. – С утра в Коллегию посылали, справлялись, не там ли.

– И…

– Нет! И вчера на службу не явился! Андрей Артемьевич волнуется, вдруг Владимира тоже… того. Как Тучина!

Не зря генерал волнуется! Как Денис сам раньше не догадался! Ведь вчерашнее письмо не Сашке, Владимиру было адресовано! Владимира звали к Попугаевой! Владимира хотели убить! Его и Кислицына! Тучин – случайная жертва! А вдруг прав Роос? Тихон убивает содомитов, потому что ненавидит их? Но при чем тогда Кислицын? Или он тоже тайный содомит?

Мысли

путались, поговорить было не с кем.

– А у Софьи Лукиничны приступ! – продолжал Никанорыч. – Одежду на себе изорвали-с. С утра ее связали, ждем Шнейдера!

– Цилиндр! – приказал Угаров.

– Лучше шапку меховую наденьте! И шубу заместо сюртука! Холодно сегодня! Лужицы замерзли!

Из швейцарской вышел с перевязанной щекой Филипп Остапович:

– Здоровеньки булы!

– Как чувствуешь себя? – участливо спросил Денис.

– Спасибо, барин, помалу. Жить буду!

– А синяк?

– До свадьбы заживет! – усмехнулся в усы Филипп Остапович.

– Доброго дня, Денис Кондратович! – поклонился вышедший следом из швейцарской Пантелейка. – А я Тихона нарисовал! Филипп Остапович говорит, похоже!

– Ну-ка!

Видно было, что рисовал казачок долго, тщательно, внешнее сходство уловил, но кое-какие детали надо бы подправить.

– Карандаш дай! Ластика случайно нет?

– Как нет? Есть! – отозвался Филипп Остапович. – Купил Пантелею на именины. Нужная вещь.

Денис быстро подправил рисунок – что-то подтер, что-то, наоборот, дорисовал. И – о чудо, с альбомного листа на присутствующих взглянул Тихон.

– Учись! – восхитился Филипп Остапович. – Я теперь даже глаза его поганые вижу. Голубые-голубые! Не глаза, а стекляшки! Тьфу!

«Напомаженный, а глаза голубые-голубые», – всплыли в памяти слова Аглаи Мокиевны. Так она описала гувернера, который ограбил купца Варенникова.

Угаров перелистнул страницу и на чистой быстро набросал другой портрет Тихона: с прилизанными волосами, без бороды, только маленькие усики оставил.

Слуги с удивлением смотрели на Угарова, переглядывались. Кого это барин рисует?

– Роос, ну тот американец, – пояснил Денис, – Тихону в бороду вцепился. А она раз – и отвалилась. Вот как Тихон на самом деле выглядит!

Филипп Остапович долго рассматривал рисунок, а потом сказал:

– Родинку ему под правым ухом подрисуйте. За бородой ее было не видно.

– Ты откуда знаешь? – спросил дворецкий.

– Тихон этот перший раз погорельцем приходил, без бороды, – посетовал Филипп Остапович. – Вынюхивал, как в дом пробраться!

– Что ж ты молчал?! – возмутился Никанорыч.

– Обознаться боялся, наклеветать. Мало ли, просто похож!

– Рисунки я вырву, – решил Денис, – мне их показать кой-кому надо!

– Не надо, Денис Кондратович! – взмолился казачок. – Не вырывайте, с альбомом забирайте! Жалко альбом портить!

– Кто допустил?

Крабовицкий, предупрежденный Яхонтовым, все утро размышлял, как ответить на сей вопрос императору. Как опасность от себя отвести?

– Исполняющий обязанности обер-полицмейстера Киршау! – выпалил он, зажмурившись. – Статистику хотел улучшить! В заблуждение вводил!