Словарь для Ники
Шрифт:
Он заметил, что я с трудом понимаю английский, спросил: — Испанец? Француз?
— Еврей, — ответил я. — Фром Раша.
Обе женщины, перестав есть, уставились на меня так, будто впервые увидели живого еврея.
— Фром Раша? Из России? — чудесная детская улыбка озарила лицо этого человека. Он чуть пригнулся ко мне и тихо пропел на почти чистом русском языке: «Когда на улице Заречной в домах погаснут фонари, горят мартеновские печи. И день, и ночь горят они…» Я когда-то учился в Свердловске. Эта песня была гимном нашего курса.
— Вы кто? — в
— Араб. Живу в Марокко, в Касабланке. Инженер–химик. Это жена, не работает. И наша дочь. Она анестезиолог. Завтра утром возвращаемся домой. Приезжали на машине отдохнуть. Пока здесь опять не началась война.
Он подозвал официанта, попросил принести две бутылки пива, явно дожидаясь, пока я спрошу, о какой войне идёт речь. Но мне показалось опасным поднимать эту тему. — Война между Израилем и всем арабским миром, — сказал он, наливая из открытой официантом бутылки пиво мне и себе. — Подумайте сами, вы еврей, я араб. Вместе пьём пиво. Лично между нами нет крови, нет ненависти. У нас один Бог. Хотя мы, арабы, называем его Аллахом. Нам обоим противен терроризм.
При слове «терроризм» жена, которая явно не понимала по–русски, с тревогой глянула на него так, как сморят на одержимого.
Он же, все быстрее перебирая пальцами чётки, стал убеждать меня в том, что именно такие люди, как мы, могут стать инициаторами конференции; руководители всех стран обязаны будут выслушать представителей террористов. «Почему это с ними нельзя вступать в переговоры? — то и дело вопрошал он. — Разве они не люди? Разве у них нет своей логики?»
Я молча слушал его. Этот человек нравился мне всё больше.
— Они такие же люди, как мы, у них тоже есть дети… Неужели вы думаете, что человеку с поясом шахида не горько идти умирать?
— Но что конкретно можем сделать мы с вами?
— Многое! Стать катализатором, началом всего процесса.
Что я мог ему ответить? Как всякий нормальный человек, я тоже не раз думал о том, как спасти мир от раковой язвы терроризма, как всех примирить.
Перед тем как покинуть ресторан, мы обменялись адресами и решили продумать наши первые шаги.
Обнялись на прощание. Прошли месяцы, год. Я не получил от него ни одного письма. Чем больше шло время, тем сильнее я тревожился. На мой запрос никто не ответил.
Запоздало пожалел о том, что мы почему-то не обменялись номерами телефонов.
Г
ГАДАНИЕ.
С дорожной сумкой через плечо я шёл по пустынной улице к автостанции. В Душанбе стояла такая жара, что не только прохожих, автомобилей не было видно.
Я поспешал, чтобы не опоздать на рейсовый автобус, который должен был отвезти меня в прохладу гор — в Кандару, где находилась опорная станция Ботанического сада.
Вдруг из какой-то подворотни навстречу мне выбежала толпа цыганок в пёстрых юбках.
— Дай
— Нет, — я приостановился, чтобы раздвинуть их и пойти дальше.
— Дай погадаю! Дай! — их речитатив оглушал.
…Мир полон бездельников, занимающихся вымогательством под видом гаданья. Проникнуть в будущее отчасти возможно. Но вовсе не с помощью изучения линий ладони, кофейной гущи, карт или какой-нибудь астрологии.
Я никак не мог вырваться из обступившей меня наглой толпы. Особенно неистовствовала одна старая цыганка, увешанная бусами и серьгами.
— Дай погадаю! Дай погадаю! Дай погадаю! Дай! — она останавливала меня, хватала за рукава рубахи, за брюки.
Я опаздывал на автобус.
И тогда, захваченный ритмом их завываний, я скорчил зловещую рожу и громко прорычал ей в лицо, используя пару цыганских слов, смысл которых не очень-то понимал: — Цыганка! Цыганка!
Кесамп ромале, Кесамп ромале, Я сам Бармалей! Всё знаю про людей!В ужасе они прыснули от меня с воплями:
— Шайтан! Шайтан!
На автобус я все-таки успел.
ГАРЕМ.
Когда во время путешествия по Средней Азии мы прибыли в Бухару, местное начальство приставило к нам очкастую экскурсоводшу Таню.
Дело происходило при советской власти. Я подбил поехать со мной в эту длительную командировку Александра Меня. Чтобы не создавать ему лишних неприятностей, всюду представлял его как профессора–историка, знакомящегося с древностями Востока.
Отца Александра действительно интересовали мечети, музеи, археологические раскопки.
«Все это я себе так и представлял!» — с восторгом повторял он, карабкаясь на развалины усыпальниц. Я едва поспевал за ним.
— А вы заметили, наша Таня то и дело украдкой осеняет себя крестным знамением? Сдается, что она брезгует мусульманскими святынями. У неё вид неофитки.
— Стерва! — сказал я и осёкся. Отец Александр не любил, когда осуждают других людей.
Коротко стриженная, похожая на постаревшего подростка, угрюмая девица оттарабанивала нам заученные в экскурсионном бюро исторические сведения, бесконечные местные легенды.
Как-то мы пригласили её отобедать с нами с чайхане. Отец Александр спросил:
— Таня, в вашем арсенале есть история о немце, который в середине девятнадцатого века добрался сюда, в Бухару, через страны и пустыни, чтобы узнать о судьбе двух пропавших английских офицеров?
Оказалось, нет в арсенале Тани этой подлинной истории.
— Офицерам давно отрубили головы. Нарсула–хан, тогдашний эмир Бухары, пленил доброго немца и даже прислал к нему палача, чтобы тот заранее продумал, каким способом лучше казнить иноверца. К счастью, бедняге удалось бежать.