Словарь современного молодежного жаргона
Шрифт:
– Мерзость.
– Можно и так сказать. Так что ты прекрасно представляешь, как ей не терпится работать в паре с женщиной. Отдел нераскрытых преступлений будет для вас настоящим лимбом, если только…
– Если мы не сможем закрыть дела, – закончила его фразу Ева.
– Точно. Мара знает, что это единственный выход из туннеля, так что не думаю, что она доставит тебе много неприятностей. Просто прояви немного терпения в первое время, а потом, я уверен, она расслабится. А ты?
– Что я?
– Как я уже говорил, с твоим резюме здесь, в такой тихой, временами сонной провинции ты только тратишь время. Я не хочу знать, почему они послали тебя к нам…
– Вы действительно не знаете? Достаточно одного телефонного звонка.
– Я не буду никуда звонить, если ты не облажаешься. Единственное, что я хочу знать, доставишь ли ты мне неприятности. Я очень прямолинеен в этом вопросе. Если играешь по правилам и добиваешься результата, мне все равно, что было у тебя в предыдущих командах.
– Я здесь не для того, чтобы создавать проблемы, синьор.
– Отлично. Если не хочешь причинять мне неприятности, забудь такие слова, как «Милан», «Интер» и, того хуже, «Ювентус» [45] , хорошо? Здесь у нас болеют только за «Кастедду» [46] .
Глаза Евы расширились, как будто у нее была слуховая галлюцинация.
– Прошу прощения, ты серьезно?
– Серьезнее некуда.
– Я ненавижу футбол.
– Теперь нет. Ты на сардинской земле, поэтому с этого момента поддерживаешь «Кальяри». Попробуй что-то сказать против, и я заставлю тебя дежурить на выходных и носить в сумочке священную карточку с Джиджи Ривой [47] , ясно тебе?
45
Перечислены три ведущих футбольных клуба Италии – «Милан» и «Интер» из Милана, «Ювентус» из Турина.
46
Кастедду – сардинское название Кальяри; сама же футбольная команда выступает в чемпионате Италии под названием «Кальяри».
47
Луиджи (Джиджи) Рива (р. 1944) – один из лучших нападающих итальянского и мирового футбола, почти всю карьеру проведший в «Кальяри» и помогший команде впервые подняться в высшую лигу в 1964 г.
– Я…
– Я шучу, Кроче. Не принимай близко к сердцу.
Они расхохотались.
– Хорошо, теперь, когда мы решили вопрос с футболом, перейдем к Баррали…
Глава 19
Виноградники Ладу, Верхняя Барбаджа
Сардиния не остров. Это архипелаг из множества островков, разделенных не морем, а полосами суши. Некоторые настолько малы, что напоминают атоллы, но каждый имеет свое лицо, а зачастую даже другой язык и обычаи. Границы, которые их разделяют, невидимы для человеческих глаз. По крайней мере, глаз тех, кто не из этих мест. Для здешних они отчетливы, ибо прочерчены кровью еще в незапамятные времена. Нерушимые границы, к которым следует относиться с уважением. Потому что в некоторых местах смерть более священна, чем жизнь.
Границы обширных территорий Ладу в горах были хорошо известны всем, и никому и в голову не пришло бы вторгнуться на этот запретный остров. В прошлом было пролито много крови, чтобы разграничить земли, в которых Ладу стали изгнанниками. В этих местах раз и навсегда застыло время, но Ладу не хотели их покидать. Они были закрытыми для современности, слепыми и глухими к ее обещаниям, и вместо этого посвящали себя жизни в полном согласии с миром природы и ее законами.
Ладу никогда не принимали участия в сельских празднествах, общинных обедах или деревенских праздниках за пределами своих земель, но это не означало, что они не имели своих обрядов и празднеств, наоборот; в них, однако, не было ничего религиозного, по крайней мере в католическом смысле. Обряды воплощали в себе языческое начало, связанное с культом земли и жертвами тех, кто ее обрабатывал: древние обычаи, верования и суеверия, продолжавшие существовать только здесь и не распространенные на остальной части острова.
В ту ночь Ладу под звездным покровом праздновали окончание сбора урожая, ознаменовавшее приход зимы; был очень поздний урожай из-за сильной засухи, поразившей остров. Все семьи вышли из домов поближе к виноградникам. Сладкий аромат виноградной лозы и муста [48] , пронизывавший свежий ночной воздух, сменился ароматом жареного мяса. Над ковром из тлеющих углей сухого каменного дуба и корней мастики была устроена клетка, составленная из рядов шампуров, на которых вертикально жарились дюжина поросят и несколько ягнят. Шипение капающего жира – то, что зовется «песней» proheddu [49] – и потрескивание углей были фоном для криков детей, которые играли и гонялись друг за другом среди разрешившихся от бремени рядов виноградной лозы. Дюжина безмолвных хранителей углей, с колючими бородами, придающими им дикий вид, и глазами, затуманенными от большого количества вина, уже почти пять часов следили за мясом, которое с каждой минутой золотело. Время от времени эти терпеливые мужчины подбрасывали в огонь ветки мирта и можжевельника, чтобы мясо вкуснее пахло, или вставляли лезвия резольс в плечи или бедра поросят, которые затем клали на ладони: по температуре лезвия они понимали, готова ли пища. Детей не подпускали к клетке с поросятами, однако им разрешалось жарить небольшие кусочки сыра и рикотты [50] , нанизывая их на деревянные шампуры. Затем их помещали в пробковые контейнеры, оставленные возле огня, чтобы сохранить тепло.
48
Муст – свежевыжатый для приготовления вина сок винограда.
49
Cвинина (сард.).
50
Рикотта – сырный продукт из сыворотки, побочного продукта производства сыров.
Среди веселящейся публики на дворе фермы самые молодые состязались друг с другом на стоге сена в s’istrumpa, очень древнем искусстве боя, похожем на греко-римскую борьбу, в котором Ладу, обладающие циклопическими телами, выделялись природным талантом. Очаги, окруженные камнями, факелы и пылающие жаровни, разбросанные по двору, освещали местность. Девушки ходили среди родственников, неся подносы с пробковой коркой, на которых на подложке из хлеба carasau лежали куски козьего сыра и ломтики сала.
Из дома, где готовили первые блюда, доносился сильный аромат рагу из дикого кабана, который подавался с восхитительной пастой maccarrones de busa, приготовленной вручную старухами. Несмотря на холод, все ели на свежем воздухе, возле костров, согретые binu nieddu, обилием еды и эйфорией от совместного торжества. Длинные скамейки и накрытые столы были расставлены так, чтобы вместить всю семью, в которой было чуть более девяноста человек.
Бастьяну вернулся из полей вместе с двоюродными братьями и своим старшим сыном Микели. По традиции они сожгли прошлогодние чучела, а потом все вместе помочились на угли. Как только он приблизился к клетке, к нему подошла женщина, закутанная в темную шаль. Это была тетя Гонария, воспитавшая Бастьяну и ставшая для него матерью.
– Он хочет тебя видеть, – коротко сказала старуха, прежде чем испариться в ночи, как призрак.
Бастьяну несколько секунд смотрел на свою большую семью, ликующую и счастливую.
«Хоть так, – подумал он. – После стольких усилий они заслуживают немного беззаботности и веселья».
Это был год без дождя, и праздновать было нечего; тем не менее, для того чтобы сохранить свою семью вместе и заставить ее забыть о несчастьях, уготованных им природой, Бастьяну решил отпраздновать с размахом.
Он подозвал к себе Микели, и, вместе перейдя иссушенные поля, они направились к дому патриарха клана Бенинью Ладу. Старик ел один. Едкий ночной воздух был пыткой для его костей, с возрастом покрывшихся мелом.
– У-м-м, аромат молодой кожи… Это ты, Микели? – спросил старик, откладывая вилку и поправляя грубое шерстяное одеяло, накинутое на плечи. Свинина была настолько мягкой, что таяла, едва он касался ее языком, поэтому Бениньо мог ее есть даже своим беззубым ртом.
– Да, это я, – ответил подросток.