Слово арата
Шрифт:
Рассказывала она и о Сухэ.
— Мы познакомились с ним накануне революции. Сухэ сначала в Алдын-Булаке, потом в Урге организовал группу из нескольких человек. Я была связной у них; готовила еду. Потом, когда образовалась партия, Сухэ вместе с товарищами повез письмо от нее в Москву. Как только Сухэ добрался до Москвы, его принял Ленин. Он много расспрашивал его о Монголии, одобрил мысли, высказанные в письме. Советская Россия, сказал Ленин, окажет помощь беднякам Монголии. Воодушевленный Сухэ немедленно вернулся в Алдын-Булак и поднял партизан на борьбу. С помощью Красной Армии был освобожден Алдын-Булак, а потом
— А где были вы, когда Сухэ уезжал в Советский Союз?
— Я скрывалась. Кухарничала у одного китайца в Урге. Меня искали, хотели арестовать, но не нашли.
— А что случилось с Сухэ? Он умер?
— Его отравили… Он был совсем еще молодой. И остались мы вдвоем с сыном… Сын сейчас в Урге.
С Элдеп-Очуром я подружился сразу, с первой встречи. Этот высокий парень с вечно растрепанными волосами, умными проницательными глазами и ослепительной улыбкой был всегда безудержно веселым, неистощимым шутником и человеком редкостного благородства. Учился он отлично. Всех располагало к нему чувство товарищества, простота и безукоризненная честность — Элдеп просто неспособен был даже на самую малую ложь. Сын бедняка из Савханского аймака, Элдеп с малых лет работал на хозяев.
— До приезда в Москву я был рабом у Дажы Самбуу. Не батраком — рабом! Отец и мать умерли, когда мне было три года. Дажы забрал меня к себе. Чуть подрос — начал работать. Между прочим, от своего господина я впервые услышал о национально-освободительной революции. Убежал от него. С Чойбалсаном, воином Сухэ-Батора. И вот — в Москву послали. Учиться. Здорово?!
* * *
Не только мы, тувинцы, — все студенты жадно впитывали то, чему щедро нас учили. Столько нового, важного, нужного узнавали мы каждый день. А ведь это пока еще была только подготовка к занятиям!
Как-то нас пригласили в Быково, на встречу с пионерами. От Удельной недалеко, пошли пешком. Группа оказалась живописной — негры, индийцы, монголы, арабы, корейцы, тувинцы, греки, персы, малайцы…
У входа в лагерь мальчишка в белой рубашке и красном галстуке с серьезным видом отдал рапорт:
— Дежурный отряда Сергей Макаров! — отчеканил он. — Рады приветствовать наших дорогих гостей!
Несколько минут «хозяева» и «гости» приглядывались друг к другу. Ребятишки перешептывались, подходили с некоторой опаской, пока не окружили нас плотным кольцом. Не скажу, чтобы и мы чувствовали себя свободно.
— Дырасс! — не очень по-русски, но от всего сердца произнес негр Самбудин и протянул широченную ладонь мальчонке-пионеру.
— Здравствуйте! — ответил тот.
— Где ты? Москва, Ленинград? Где?
— В Москве живу. Отец на заводе работает. А вы издалека приехали?
Самбудин притянул к себе мальчика, поднял на руки, поцеловал несколько раз, поставил его на землю и… прослезился.
Пионеры принесли табуретки. Из них получилась отличная трибуна. Мальчишки и девчонки, становились на табуретки и произносили речи. Я завидовал им — так бойко они говорили! Они обещали нам, что будут отлично учиться и готовить себя к труду и защите своей Родины.
Тот малыш, которого приласкал Самбудин, надел негру на шею галстук и взобрался на табурет-трибуну:
— Товарищи! Когда вы вернетесь в свои страны, передайте горячий привет от советских пионеров. Мы желаем, чтобы вы в своих странах скинули капиталистов, чтобы дети у вас были такими же счастливыми, как в Советском Союзе.
Голос у мальчишки звенел. Это был прирожденный оратор!
Самбудин вытер глаза кончиком галстука и, с трудом выговаривая русские слова, ответил:
— Большое спасибо! Обязательно сберегу этот галстук моей дочери…
Выступали и другие гости. Говорили каждый на своем языке — по-русски не решались. Переводили не все, но, в общем, всем было понятно и без перевода, какие добрые чувства вызвала эта встреча с детьми.
Целый день провели мы в лагере. Веселились, играли с пионерами, вместе пели русские песни — «По морям, по волнам», «Дуня, Дуня, Дуня я…».
На обратном пути я потихоньку спросил Самбудина:
— Ты чего плакал?
— В Африке остались жена и дочь — такая же, как этот мальчишка. Не видел уже два года с лишним… Не знаю, живы или нет. Я шел через несколько стран, чтобы попасть в Москву. Мне надо много знать. А что плакал — это не слабость. Это от радости, от восхищения.
* * *
Большинство студентов очень слабо знали русский язык. Но кое-кто вдруг стал делать поразительные успехи. Секрет скоро открылся. Оказалось, наши парни стали ходить вечерами на станцию, где знакомились с русскими девушками. Пример вызвал бурное подражание. Теперь вечерами Малая Удельная пустовала. Все устремлялись «изучать русский язык на практике».
На очередном концерте огромный успех имела новая частушка:
Каждый вечер, как стемнеет,
Вся Удельная пустеет.
Парни к станции стремятся,
Русским языком заняться…
День ото дня становилась теснее наша разноплеменная коммуна. Мы лучше узнавали друг друга, ближе сходились. Наконец-то все «нашли общий язык» — людей разных национальностей и рас объединяла, организовывала, сближала русская речь. И мы старались (не только вечерами!) как можно лучше выучить ее. Все разговоры между собой, все шутки, игры, песни — только на русском! И в программах самодеятельности национальные песни часто сменялись русскими, которые пели все хором.
Жизнь наша протекала в строгом порядке: все было предусмотрено режимом дня. Критиковали за малейшее нарушение правил. Больше всего доставалось от старосты коммуны — Зареса. На снисхождение его нечего было надеяться, будь ты хоть самый лучший друг!
…Однажды и я опоздал с вечерней прогулки.
Ее звали Шурой. Она выросла в детском доме, жила на станции Удельной. Училась в девятом классе. В старом вылинявшем ситцевом платье и сандалиях, коротко стриженная, с веснушками… У нее был очень хороший характер, и мы сразу стали друзьями.