Слово арата
Шрифт:
Подъехали к Черной речке.
— Вот тут и пообедаем! — Исламов спрыгнул с телеги и принялся распрягать лошадей. — Поди, проголодались?
— Я за дровами! — Шагдыр-Сюрюн подался в сторону от дороги.
— А я костер разведу.
Седип-оол расчистил старое кострище, перочинным ножом надрал бересты, наломал сухих сучьев и быстро вздул огонь.
А чего же мне сидеть без дела? Взял корзинку и — в лес. Почти рядом со стоянкой наткнулся на кислицу — красные ягоды, как бусинки, обсыпали ветки. Только тряхнул — и посыпались, застучали в кузовок! Набрал
Рядом зашуршало. Глянул: две белки, задрав хвосты, сновали вверх и вниз по высокой лиственнице. Я подобрал сучок и легонько кинул в них. Белки устремились к вершине дерева, улеглись на самой верхней ветке, зашушукались: «Что это такое случилось?» Я свистел, кричал — они не обращали на меня никакого внимания. Только глазами проводили, когда я зашагал от лиственницы.
Вот это да — чай уже готов! А показалось, только отошел и сразу же вернулся. Ребята разложили наши припасы на разостланном брезенте.
— Мы думали, ты заблудился. Слышим — крик, свист. Хотели идти искать тебя, — улыбнулся Шагдыр-Сюрюн.
— Белки… Белки очень уж красивые. Маленько поиграл с ними.
— Вот это хорошо! Вот это молодец, сынок, — Исламов забрал у меня корзинку. Горсть за горстью он сыпал спелую ягоду в рот. — Эх, славная ягодка! Не зря кислицей зовут — бодрость придает… Малость рановато еще, а то здесь и клубники, и брусники, и разных там грибов — не обобрать! Зна-аменитые места.
Исламов, не переставая, горстями кидал ягоды в рот. Пальцы его покраснели от сока.
Вечерело. Костер догорал. Дым от головешек тонкой ниточкой поднимался к небу. Вороны, привлеченные запахами небогатого ужина, кружились прямо над нашими головами, вытягивая шеи и жадно каркая. Меж ними затесалась сорока, решив, должно быть, что и она не хуже. Сунулась на сухой сук ближнего дерева, подождала немного, погорланила и улетела восвояси.
Ямщик лег на спину и сразу захрапел. Нас тоже потянуло ко сну.
…Звенели колокольчики, фыркали лошади… Я никак не мог сообразить: что это, вечер или утро? Кое-как протер глаза. Исламов уже запряг лошадей и, ругаясь на чем свет стоит, отгонял от них веткой оводов.
— Вставайте, вставайте, ребята! — взялся ямщик и за нашу компанию. — Поедем пораньше, я вас к хорошему месту привезу. К самому Саяну!
Мы быстренько покидали наши манатки на телегу. Ямщик затянул какую-то песню.
— Чему радуетесь? — спросил я.
Исламов заулыбался:
— Забыл, какие вчера с нами шутки черт шутил? Говорят, до полдня беду надо ждать. Так-то! Считай, выкрутились: и день прошел, и ночь, а с нами ничего плохого не было. Теперь до самой вашей Тувы без лихоты добежим…
Чем дальше в лес, тем хуже дорога: ухабы, камни. Перебрались через болото. За ним чащоба, буреломы… Опять камни, да такие, что из-под копыт искры летят. Трудная дорога… Но все-таки позади уже и Григорьевка, и Черная речка. А вот и Кулумыс. Здесь большой привал.
— Иначе мы этот белоголовый Саян не осилим, — объяснил ямщик.
— А что, Иван Владимирович, еще трудней дорога будет?
— Шутишь — Саян!.. В прежнее время через
Исламов посмотрел на дорогу, уходящую вверх по склону.
Седип-оол тоже задрал голову.
— А как же раньше ездили?
— Были, конечно, звериные тропы. Маралы топтали или какие другие звери… В летнее время верховой или охотник дней за десять мог до Усинска добраться. Если, конечно, зверь не задерет. Тут зверя-то и теперь о-ё-ёй… Молодым, помню, переходил через Саян и заблудился. Чего не претерпел! Думал, все — пропал… Кое-как выбрался.
…С Кулумыса, после дневки, мы уже не выехали, а вышли. Лошади едва тянули телегу с поклажей. Мы шагали следом, то и дело подпирая подводу плечами на крутизне. Шли целый день по пяти изгибам, опоясавшим северный склон Кулумысского перевала и устали до изнеможения.
Вершина перевала голая, в снегу. Кроме лишайников, никакой растительности. Но зато какой вид открылся перед нами с макушки этого великана в серебряной шапке! Там, вдали, как говорят, «на стыке неба и земли», словно в сказке, синели леса, горы, реки.
Саяны — это не вытянутая в линию горная цепь. Это десятки перевалов, сотни рек и речушек. Саянский хребет в поперечнике — больше двухсот километров. А Кулумыс — всего лишь один из многих перевалов.
Нет, уроки Софьи Владимировны Базановой не пропали даром. Не зря учил географию!
Сухо названные в учебнике горы и реки оживали перед нами во всей красе. Стремительные потоки бежали по кручам, сверкая пеной. Поляны пестрели в синих, красных, белых, желтых цветах. Мы завалили ими телегу, разукрасили лошадей и себя…
Уже четвертые сутки пути.
В сумерках остановились перед спуском с перевала Эргек-Тыргак. Над скалами, как шпили, торчали острые камни.
— Тпр-рр! — остановил лошадей Исламов. Место он выбрал на берегу Буйбы, недалеко от ее впадения в Ус. Ничего не скажешь, умеет Иван Владимирович расположиться на отдых!
— Пока светло, готовьте скорей костер, ребята!
Шагдыр и Седип-оол занялись огнем. Я срезал тонкий тальник и побежал к Буйбе. В моем воображении река кишела рыбой. Я представлял, как в воде черными молниями проносятся хариусы.
Нацепил червяка, закинул в омуток. Ну где же вы, хариусы?! Ничего нет! Наверно, червяк плохой попался. Нацепил другого. Теперь-то схватит. Тоже ничего. Вокруг рыбины выскакивали из воды, хватали мошек — только круги разбегались. Ну хоть бы один хариус на моего червяка польстился! Может, на кобылку клюнет? Воткнул удочку, пошел ловить кобылок. Изловил одну. Нацепил. Нет рыбы! Что же делать? А кобылка на крючке меж тем отплыла от берега и вдруг скрылась под водой. Я потянул удилище — не идет. Зацепилось, решил. Все-таки дернул. В воде мелькнули черные плавники. Во-он в чем дело! Отвык я, оказывается, за четыре года от рыбалки. О чем я думал? Меня же с берега рыбе видно! Спрятался я за тальником, кинул — дерг! Еще — дерг! И пошло… И пошло!..