Слово имеет кенгуру
Шрифт:
— Ну, а как же все-таки отличить вас друг от друга? Неужели для того, чтобы узнать, кто из вас, людоед, я должен сунуть вам в пасть свою ногу?
— Кому понравится такая тощая нога? — сказал он с издевкой.— А распознать нас очень просто. У аллигаторов голова шире и морда тупее. А у нас всегда торчит один зуб, даже если пасть закрыта...
— Погодите, я запишу,— прервал я его.— Ну, а если этот зуб выпадет? Как же тогда вас узнать?
— Когда это происходит, то на его месте быстро вырастает новый. В общем, пока вы не очутились
— Бр-р! И вы говорите об этом так хладнокровно!
— Но мы и в самом деле хладнокровные животные. Температура нашей крови зависит от температуры воздуха. Поэтому мы селимся в теплых местах и любим нежиться на солнце. Если б мы жили там, где замерзают реки, мы бы тоже замерзли и утонули. В некоторых странах наши соплеменники зимуют, зарывшись в грязь, чтобы сохранить тепло. Как-то нашли скелеты крокодилов в Англии. Наши предки жили повсюду. Ведь в то время земля была моложе и климат был другой. Сейчас редко встретишь крокодила девяти метров длиной, тогда как в старину наши предки достигали иногда тридцати метров в длину, то есть высоты десятиэтажного дома.
— Да-а, крокодил такой длины достоин уважения,— заметил я и быстро добавил, чтобы не обидеть моего собеседника: — Признаться, я уважаю всех крокодилов.
— Вы говорите так, потому что боитесь нас, а вот древние египтяне действительно нас почитали. Они поклонялись крокодилам, жившим в реке Нил, и египетские жрецы кормили их пирожными, жареным мясом и поили вином. Крокодилов держали дома и украшали их золотом. Когда они умирали (а надо сказать, они не спешили это делать), египтяне бальзамировали их и хоронили с большими почестями. В Индии некоторые касты до сих пор поклоняются крокодилам, но жизнь наша уже не та, что в старые, добрые времена. Даже наши дети относятся к нам теперь безо всякого уважения.
— И все же приятно иметь детишек, не правда ли, господин Крокодил?
— Разумеется! — согласился он.— Кстати, сегодня у меня должны появиться на свет примерно шестьдесят крошек. Под лучами жаркого солнца в нашем гнезде — а оно очень уютно устроено в тине на старых листьях — вылупятся из яиц новые крокодильчики. Не успеешь оглянуться, как тебе снова кричат: «Папа!» Крокодильчики самые уродливые и самые злые дети на свете,— добавил он с гордостью.— Они начинают щелкать зубами и кусаться, как только высунут голову из яйца.
— Сразу видно, что вы довольны своей большой семьей,— сказал я.
— О да! — ответил он со зловещей усмешкой и медленно, переваливаясь, стал спускаться к воде. — Конечно, я очень рад. И если я потороплюсь, мне удастся проглотить несколько детишек на обед, прежде чем они разбредутся.
Он стремительно поплыл в мутной воде, работая хвостом, как огромной лопастью. И когда ею огромное серое тело исчезло из виду, я поспешил домой.
XI. ЛЯГУШКА-КВАКУШКА
Спускался туман. Я подошел к пруду, когда начало моросить. В руках у меня был зонтик, на ногах галоши.
— Здесь ужасно сыро, я наверняка простужусь,— вздохнул я, устраиваясь поудобнее на камне.— Неудивительно, что у лягушек такие хриплые голоса.
Лягушка-квакушка отложила в сторону книгу с надписью «Семейный альбом» и уставилась на меня своими выпученными глазами.
— Здесь не ужасно, а прекрасно сыро,— возмущенно сказала Лягушка-квакушка.— Ах, как же вы, люди, отличаетесь от нас, нормальных существ, лягушек и жаб!
Наступила моя очередь вытаращить на нее глаза.
— Вы считаете себя нормальными существами! — воскликнул я.
— Еще бы,— квакнула Лягушка,— и я легко берусь вам это доказать. Разве люди умеют сбрасывать свою кожу и делать из нее шарики, чтобы было чем подкрепиться? Разве бывает у вас по нескольку тысяч детей? Кто из вас прыгнет в двадцать раз выше своего роста? Уж молчите! Только мы на это способны, и потому мы и есть нормальные существа. А если вы со мной не согласны, то я не стану с вами беседовать и не покажу наш семейный альбом.
Я не хотел с ней ссориться и переменил тему разговора, спросив, как она умудряется придумывать имена всем своим детям.
— А нам это ни к чему,— ответила Лягушка.— Когда это всего лишь черные точечки в беловатом желе, похожем на рисовый пудинг, мы зовем их просто икринками, а когда они вырастут из икринок, но еще не станут ни лягушками, ни жабами, мы зовем их головастиками.
— Ну и много же возни с ними, да?
— Ничего подобного. Они прекрасно растут без нашей помощи.
Проговорив это, она открыла семейный альбом на странице, где было написано: «Лягушки — отцы и матери».
— Это вот фотографии некоторых моих двоюродных братьев и сестер, живущих за границей,— объяснила она.— Они ужасно нянчатся со своими детишками, не то что мы.
Она ткнула перепончатой лапой в верхнюю картинку.
— Это лягушка Дарвина из Чили. Она глотает свои икринки и хранит их во внутреннем кармане, пока они не превратятся в лягушек и не выпрыгнут из ее рта. Дети занимают так много места, что лягушка ничего не ест, пока они сидят внутри. А если ее кто-нибудь испугает, она ложится на спину и притворяется мертвой.
Перевернув страницу, моя собеседница продолжала:
— А вот коротконожка из Южной Африки. Она носит икринки во рту, как и ее сестра из Бразилии. А это фотография моего двоюродного брата из Америки. Он хранит свои икринки на земле, пока они не вырастут в головастиков. Потом головастики цепляются своими маленькими зубками за отца, и тот переносит их в пруд.
— А кто эта тетушка с бусами на спине? — спросил я.
— Это жаба-повитуха из Европы. Но на спине у нее не бусы. Это икринки, которые словно ожерелье обвивают ее задние ноги. В тот день, когда они должны стать головастиками, жаба спешит с ними к пруду. Поверьте, она так устает, что у нее уж и сил нет квакать.