Слово наемника
Шрифт:
— Стало быть, первый бургомистр — обвинитель, второй — судья, а в чём роль третьего?
— Господин Кауфман обычно является защитником, — любезно сообщил Циммель. — Но в вашем случае он будет сидеть в составе Городского совета. Кстати, решение будут принимать именно члены совета.
— Не понял… — удивился я. — В чем же тогда роль судьи?
— Городской совет принимает решение о вашей виновности как таковой. Я же выношу приговор.
— Вон оно как! — хмыкнул я.
— Именно! — просиял Циммель. — Наш городской
— Что же, благодарю вас за заботу, — поклонился я настолько низко, насколько позволяли кандалы.
С этими словами я развернулся и пошел вглубь своей клетки, намереваясь прилечь на солому. К слову — довольно свежую! Кажется, изрядно удивил этим Циммеля.
— Господин Артакс, а разве вас не интересует, какое наказание вас ждет? — бросил он мне в спину.
— Нет, — отозвался я, пытаясь зарыться в солому. — Думаю, что смертная казнь. Или смертная казнь не распространяется на «небюргеров»?
— Почему же? — слегка обиделся второй бургомистр. — Проживающие в городе Ульбурге и не внесенные в бюргерскую книгу пользуются теми же правами, что и горожане. Ну почти всеми… Но у них — и у вас в том числе, есть право на смертную казнь и право быть похороненным на кладбище.
Тут мне почему-то стало весело… Хорошенькие у меня права.
Циммель обиделся всерьез.
— Вы зря смеетесь, — набычился он. — Если вас казнят и похоронят на городском кладбище, наш патер отслужит заупокойную мессу. Вы даже можете попасть в чистилище. Жаль, что имущество вашей бывшей жены отойдет ее родственникам.
— Почему?
— Если бы имущество оказалось вымороченным — то есть если бы у фрау фон Артакс не нашлось бы наследников, оно перешло бы в собственность города, — любезно объяснил Циммель. — В этом случае городской магистрат направил бы часть средств на искупление ваших грехов. Мессы, отслуженные в храме, позволили бы вашей душе попасть в рай.
— Кстати, герр Циммель, — заинтересовался я. — А кому отойдет имущество Уты?
— Разумеется, ее сестрам — фрейлейн Эльзе и фрейлейн Гертруде. Разве вы с ними незнакомы?
— Конечно, знаком, — кивнул я. — Но если я не ошибаюсь, одна из сестер проживала при гостинице, а вторая на ферме?
— Обе сестры в ночь убийства находились в деревне. Утром, после того как старый Август принес известие об убийстве фрау Уты, магистрат отправил в деревню посыльного.
— И Август же назвал вам имя убийцы? — поинтересовался я.
— А вот об этом, господин Артакс, мы будем говорить во время судебного заседания, — важно кивнул Циммель, погладил свою цепь и пошел к выходу. Остановившись — словно бы что-то вспомнив, сказал: — Судебное заседание начнется сразу же после похорон фрау Уты. Вы не хотите присутствовать на похоронах?
— Хочу, — отозвался я.
— Странно, — удивился второй бургомистр. — Убийца желает попасть
— А зачем же вы спрашивали? И почему вы считаете меня убийцей?
— Я не считаю вас убийцей, господин Артакс, — неожиданно ответил Циммель. Подойдя к клетке почти вплотную, он тихо сказал: — Я знаю, что вы не стали бы убивать женщину. Тем более женщину, которая называла вас своим мужем. Да, Артакс, я знаю, что Ута Лайнс подделала документы о вашем браке. Я сопоставил даты. В момент подписания документов вас не было в городе. Но как это доказать? Есть печати, есть свидетели… Да и зачем?
— Зачем портить себе жизнь из-за какого-то наемника… — грустно улыбнулся я.
— Вы умный человек, господин Артакс, — кивнул Циммель. — Все, что я смогу для вас сделать, — постараюсь заменить смертную казнь вашей отправкой на галеры. Но это произойдет лишь в том случае, если Городской совет вынесет решение: «Виновен, но заслуживает снисхождения». И еще… — Циммель оглянулся и тихим шепотом произнес: — Не удивляйтесь, если увидите среди свидетелей обвинения людей, от которых вы меньше всего ожидали бы предательства.
Циммель отскочил от решетки и, прихватив с собой факел, пошел к двери. Я хотел было попросить, чтобы он оставил мне освещение, но передумал. Какая разница, при свете мне сидеть или в темноте?
«Итак, — размышлял я. — Доказывать свою невиновность бессмысленно. Лабстерман постарался. Немного угроз, денег, и явится толпа свидетелей, которые наперебой будут доказывать, что видели меня входящим в дом, выходящим из него… Не удивлюсь, если кто-нибудь видел, как я резал Уту. Или душил? Надо было спросить, что с ней сделали. Хотя что так, что этак, а меня все одно повесят. Жаль…»
Конечно, жаль, что повесят. Лучше бы от меча. Но веревка — тоже ничего.
Но я сейчас думал не о том, как расстанусь со своей бренной жизнью (и так задержался на этом свете дольше, чем положено!), а о том, что не смогу выполнить свое обещание. Вот ведь угораздило дать слово каторжникам! Получается, нельзя мне быть повешенным, пока не выполню клятву. Только как бы мне ее выполнить?
Пока размышлял, дверь опять заскрипела. Я не удивился, увидев перед собой господина первого бургомистра.
— Артакс, как же вы мне надоели, — сообщил герр Лабстерман, сморщившись.
— У вас зубы болят? — любезно поинтересовался я. — Или геморрой?
— Что? — опешил бургомистр. — Какие зубы? Какой геморрой?
— А, стало быть — печень не в порядке! — вынес я свой диагноз.
— Вы — моя печень, геморрой и все остальное! — вскипел первый бургомистр. — Неужели так трудно было сдохнуть в серебряных рудниках?! Я потратил кучу средств, чтобы обозники Флика завернули в наш город.
— Оч-чень интересно, — хмыкнул я. — А кто продал меня и Эрхарда, словно мы скот? Двести талеров — приличная сумма.