Слово о князе Владимире
Шрифт:
Своеобразны похоронные церемонии восточнославянских племен. Древнейшим языческим обрядом являлось трупосожжение. Но наряду с этим существовало и трупоположение (погребение). В обоих случаях покойника хоронили в одежде и с личными вещами, без которых, как полагали, он не мог обойтись в потустороннем мире. Над могилами насыпали курганы, считавшиеся обиталищем умерших, которых после проведения особых ритуалов причисляли к сонму предков.
Отсюда ведет свое начало культ предков с его многочисленными религиозными церемониями у могильников и курганов, которых на Руси было великое множество. Они располагались и в городах, и у околиц поселков, и на высоких берегах русских рек. В одном только Киеве насчитывалось в X веке около 280 таких некрополей. Как свидетельствуют раскопки, погребений по обряду сожжения в поздний родовой период совершалось намного меньше, чем по обряду ингумации (трупоположенин).
В раннеродовом обществе почти повсеместно было принято сжигать трупы. Похороны знатных русов (представителей племенной верхушки) обставлялись более пышно в сравнении с простыми смертными и сопровождались сожжением рабынь или наложниц. Погребальное сооружение представляло собой выдолбленную лодку, помещаемую в неглубокой овальной выемке для кострища. Подробное описание обряда сожжения именитого человека мы находим у того же Ибн-Фадлана, наблюдавшего его при захоронении славянина в 921 году в городе Булгар в Волжской Болгарии. Во времена Святослава на кострах сжигали и погибших воинов.
Этот обряд был тесно связан с культом огня и солнца. По верованиям древних славян, как мы уже говорили, пламя наделялось очистительными свойствами. Кроме того, оно освобождало дух умершего, открывало ему царство света, приобщало к духам предков. Сожжение в корабле рассматривалось как отплытие покойного в страну мертвых.
Обычные, рядовые похороны, по описанию летописца Нестора, совершались по общепринятому образцу: «И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду и возлагали на эту колоду мертвеца и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали в небольшой сосуд и ставили на столбах при дорогах».
В позднеродовом обществе у русов уже преобладал обряд трупоположения. Покойника хоронили в деревянном гробу, опускаемом в могилу прямоугольной формы. В гроб предварительно клали золу или уголь (отголосок трупосожжения), а также зерно или льняное семя (символ вечной жизни). По обряду трупоположення, в частности, были погребены киевские князья Аскольд, Днр, Олег, Игорь, княгиня Ольга.
После похорон, как правило, устраивалась тризна — составная часть погребальной языческой церемонии торжественного прощания с умершим, сопровождавшейся военным ристалищем и надмогильным пиршеством. Эти обряды были обращены к жизни. А конные состязания посвящались солнечному божеству, символом которого являлся конь.
Экономическую основу жизни восточных славян составляло пойменное земледелие — возделывание злаков на заливных землях в долинах рек. Поэтому в их быту среди других религиозных языческих церемоний и действ центральное место занимали так называемые русалии — весенне-летний цикл аграрных обрядов, связанных с культом божеств и духов природы. Этот цикл включал такие праздники, как «семик» — по случаю завершения сева, Купала — солнцеворота и возревания злаков, Перунов день — в связи с началом жатвы. Главным русальным праздником был день Купалы, посвященный солнцевороту — самой прекрасной поре года, времени наивысшего расцвета природы, наибольшего тепла, безмерной щедрости солнца, его ярости. Здесь нашло отражение поклонение небесным и земным стихиям, солнцу, земле и воде, олицетворяемым божествами Ярилой, Купалой и Перуном, а также почитание духов земледелия, русалок и берегинь, охраняющих поля и селения, вызывающих дожди и росы в речных долинах — росях. Купальские игры проводились с 24 июня по 20 июля, завершаясь Поруновым днем.
День солнцеворота отмечался повсеместно и в странах Западной Европы, беря свое начало из римского празднования, посвященного двуликому Янусу. Во Франции янусов костер зажигал сам король. В основе этих игрищ также лежали культы стихий огня и солнца, рек и озер.
В них содержались сходные с купальскими элементы: ночные костры, хороводы, пляски и песни, купание в реках, прыгание через костер, обливание водой у домов и на улицах, плетение венков из полевых цветов и опускание их в воду реки, гадания.
Но у славян купальские дни отличались своеобразием и большой широтой охвата земледельческих племенных культов, о чем свидетельствует славянский эпос. Одновременно они посвящались и сугубо земным делам — началу созревания хлебов и других злаков. В них отражались чаяния и надежды людей на изобилие, щедрый урожай. Главное же отличие от Западной Европы заключалось в том, что гульбища и игры проводились у воды, на берегах рек и озер. В этом проявлялось уважительное отношение славян к «высокочтимым» рекам, которые играли в их жизни первостепенную роль. Как ни в какой другой форме религиозно-обрядовых действий, в купальских празднествах отразилось этнокультурное единство славянских племен, которое воплощалось в межплеменных торговых связях, товарном обмене и военных союзах.
Суть народного праздника в те далекие времена преднамеренно или по недоразумению искажалась не только церковными, но и светскими историками, наделявшими его чертами самого ужасного варварства и дикости. Однако при серьезном рассмотрении открывается во всей полноте глубокое эпическое содержание купальских церемоний — высокое и благородное, свободолюбивое и человеческое. Именно это сумел увидеть в них великий русский драматург А. Н. Островский, создавая свою «Снегурочку», в которой наши предки предстают перед нами во всем их величии и красоте.
Красочность праздников не могла не привлечь внимания и многих наших летописцев, являвшихся носителями и выразителями христианской идеологии. Вот как описывает народное гулянье составитель Густынской летописи (XVI в.): «…сему Купалу — бесу еще доныне по некоих странах безумные память совершают, начнеше июня 23 дня в повечерие рождества Иоанна Предтечи да е до жатвы и дня далей сицевым образом: с вечера собираются простая чадь обоего пола и сплетают себе венцы из ядомого зелия или корения и препоясавшись былием возгнетают огнь: иные же поставляют зеленую ветвь и, емшеся за руце около, обращаются окрест оного огня, поюще свои песни, преплетающе Купалом, потом через оный огонь прескакуют».
Летописи свидетельствуют о массовом характере купальского праздника, подчеркивают, что на игрища шел весь народ: «Егда бо приидет самый праздник, тогда во святую ту нощь мало не весь народ или град возметется, в селах взбесятся, в бубны и сапели и гудением струнным, плесканием и плясанием». Так описывал гульбища игумен Елизаровской пустыни Памфил (XVI в.).
А ведь веком позже все эти игрища «бесовские» были напрочь запрещены, а с ними вместе — музыкальные инструменты и само исполнительство. Особому осуждению подвергли церковники вольности в отношении между полами, которые допускались в купальскую ночь. «Ту есть мужем и отрокам великое падение, мужеско, женско и девичье шептание, блудное им воззрение, и женам мужатым осквернение и девам растление». На самом же деле здесь мы видим разнообразные обряды и ритуалы мужского и женского посвящения, явившиеся отголоском древних культов плодородия и воспроизводства человеческого рода. Подобные «девишники» и «женихания» были любовно-эротическими играми в честь Рода и рожаниц — богов плодородия, покровителей брака и семьи. Названные игры развертывались как сложная бытовая театрализация. Парни и девушки сначала собирались раздельно: первые готовили костер, вторые мастерили куклу — Купалу. Затем парни ловили девушек, пытаясь отнять ее у них. После того как это удавалось, куклу доставляли на берег реки, устанавливали на высоком месте и начинали игры около костра.