Слово о князе Владимире
Шрифт:
Вот как описывает сговор летописец, проявляя явное сочувствие к Ярополку — жертве жестокой политики Добрыни и Владимира, жертве предательства самого доверенного лица — Блуда: «Владимир же послал к Блуду — воеводе Ярополка — с лживыми словами: «Будь мне другом! Если убью брата моего, то буду почитать тебя как отца и честь большую получишь от меня, не я ведь начал убивать братьев, но он. Я же, убоявшись этого, выступил против него». И сказал Блуд послам Владимировым: «Буду с тобой в любви и дружбе».
Далее следует целая тирада, обличающая Блуда: «О злая ложь человеческая! Как говорит Давид: «Человек, который ел хлеб мой, поднял на меня ложь». Этот же обманом задумал коварство против своего князя… Зол совет тех, кто толкает на кровопролитие,
Получив неожиданную весть о приближении дружин Владимира, Ярополк поначалу растерялся. Подкупленный людьми, подосланными Добрыней, киевский воевода готовился нанести юному князю предательский удар, о котором тот и не подозревал. Когда Ярополк пришел в себя и принял решение собрать полки для отражения возможного нападения, Блуд принялся отговаривать его от этого шага, уверяя, что Владимир не посмеет напасть на Киев: «Это все равно, как бы синица пошла воевать на орла… Чего нам бояться и незачем собирать войско. Напрасный труд будет и для тебя и для ратных людей».
Таким образом, Добрыня и Владимир с помощью предателя добились главного: у Ярополка не оказалось под рукой достаточных сил для обороны Киева. И ему пришлось с малой дружиной затвориться в стенах деревянной крепости на Старокиевской горе. Боясь затяжной осады, Владимир снова подослал своих людей к воеводе, чтобы уговорить его перейти с дружиной на сторону новгородцев.
Блуд ответил согласием, заверив Владимира, что будет помогать ему всем сердцем. Но вопреки стараниям предателя дружина решила постоять за своего князя и лечь костьми, обороняясь до конца. Тогда Блуд постарался внушить Ярополку недоверие к воинам, шепнув, что они хотят выдать его Владимиру и что нужно тайком убежать к печенегам и просить у них помощи. Ярополк поверил Блуду, поскольку тот согласился бежать вместе с ним в Родню — пограничный город на реке Роси, притоке Днепра. Узнав о бегстве, дружина не стала оборонять город. Владимир же без боя вступил в Киев.
Родня, или Родень, находился в трех днях конного пути от Киева [5] . Со времени княгини Ольги он являлся пограничной крепостью. Внутри нее размещался княжеский теремной двор, располагался сторожевой наряд, имелись припасы всякого оружия и походного снаряжения. Кроме того, здесь была перевалочная база товаров, предназначенных для отправки на рынки Причерноморья и в Византию. Тут же рядом, на другом берегу Роси и за Днепром, кочевали печенеги и раскинулись поселения родственных им племен торков и берендеев, которых киевские князья нередко привлекали к себе на службу. Затворившийся в теремном дворе Ярополк как раз и рассчитывал на их помощь.
5
Этот город был известен но только как русский форпост на границе с Диким Полем, но и как древний культовый центр поднепровских славян. Здесь находилось святилище их главного божества — Рода, отсюда и название города — Родень. Род являлся богом неба и вселенной, повелителем всех небесных грозных стихий — этаким славянским Зевсом-громовержцем. Когда-то ему приносились человеческие жертвоприношения перед тем, как славянские дружины отправлялись в военные походы или караваны торговых судов отплывали в заморские страны. Обычно жертвами становились иноземцы, захваченные в плен, поэтому свободный доступ чужестранцам сюда был строго запрещен. Роду посвящался особый праздник, приходившийся на 20 июля, во время которого и совершалась «ксеноктония» (греч.) кровавое жертвоприношение. Владимир попытается возродить этот обычай, перенеся празднование в Киев и посвятив его главному дружинному богу Перуну, прообразом которого и явился древний Род.
Владимир с воинами вступил в южные пределы, преследуя остатки дружин сводного брата до самой Родни. Город был взят в кольцо осады, оказавшейся долгой и изнурительной для обеих сторон. В нем начался страшный голод, о котором народ сложил поговорку: «Беда, как в Родне».
Теперь, когда участь осажденных была предрешена, Блуд внушает доведенному до полного отчаяния Яро-полку мысль о сдаче крепости: «Видишь, сколько воинов у брата твоего? Нам их не победить. Заключай мир с братом своим».
«И сказал Ярополк: «Пусть так!» И послал Блуд к Владимиру со словами: «Сбылась-де мысль твоя, приведу-де к тебе Ярополка: приготовься убить его».
Получалось так, что именно киевский воевода подсказал Владимиру мысль об убийстве князя и сам же взялся устроить это дело. Ярополк прекратил сопротивление п бежал из Родни вместе с Блудом и своим верным другом Варяжкой. Владимир с дружинами вошел в город и разместился в отчем дворе теремном.
Теперь Ярополку нужно было принимать решение: либо обращаться к печенегам за помощью, либо идти на мировую с братом. Блуд советовал: «Пойди к брату своему и скажи ему: «Что ты мне ни дашь, то я и приму». Варяжко же отговаривал: «Не ходи, князь, убьют тебя, беги к печенегам и приведешь воинов». И не послушал его Ярополк, решив отправиться к Владимиру.
Представим себе ту настороженную тишину и безлюдье, когда Ярополк и несколько его спутников приближались к теремному двору, за полуоткрытыми воротами которого притаились с мечами два варяга. Князь направился внутрь, а Варяжко и его люди остались дожидаться, не слезая с коней.
Как только Ярополк миновал ворота, мечи двух варягов подняли его под пазухи. Спутники Ярополка кинулись к воротам на выручку, но вышедший из укрытия Блуд быстро закрыл створки. Услышав предсмертные крики князя, Варяжко и его товарищи поняли, что совершено предательство, и поскакали в степь подальше от места подлого убийства. Впоследствии Варяжко еще не раз объявится в окрестностях Киева со своим летучим конным отрядом и будет крепко досаждать новому киевскому князю.
Так завершилась братоубийственная борьба за киевский стол, и теперь Владимир мог, ничтоже сумняшеся, опираясь на мудрые советы Добрыни и силу своих дружин, править всеми делами государства. На первых порах им владело чувство торжества одержанных побед, которое он изливал буйно и бурно, при всем честном народе, устраивая гульбища и пиры, приглашая на них огромное число людей, как именитых, так и простых. Испытывал ли он угрызения Совести по поводу гибели Ярополка или был всецело охвачен жаждой жизни и наслаждения, ощущением упоения своей властью над огромным множеством послушного ему народа?
Новый князь прибрал к рукам не только киевский стол, но и все, что осталось от предшественника. Бывшая наложница Прополка — монахиня-гречанка, ожидавшая ребенка, стала теперь его наложницей. А родившийся вскорости от нее сын, названный Святополком, считался «сыном двух отцов». Летописец дает убийственно-едкую оценку этому факту: «От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиня, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Потому-то и не любил отец его, что был он от двух отцов: от Прополка и от Владимира».
Здесь автор летописи переусердствовал в своих выводах. Владимир ни в чем не ущемлял и не ограничивал прав Святополка, напротив, стремился оказывать ему даже большее покровительство, нежели другим своим сыновьям.
Описывая многие безрассудства киевского князя, летописец не выставлял его «святым» и «равноапостольным», а зачислял в единый ряд князей-язычников и относил ужасные княжеские пороки и прегрешения ко всему язычеству. Как мы увидим в дальнейшем, он не пожалеет красок, чтобы усилить обличение «греховных» деяний Владимира-язычника и противопоставить ему «другого» Владимира — христианина и «крестителя» Руси.