Слово о князе Владимире
Шрифт:
Возносясь орлом под сизы тучи,
С древней славой новую свивая…
Автор «Слова» называет Бонна внуком Велеса, соловьем старого времени, вещим певцом, воспевшим и Ярослава Мудрого, и Мстислава Удалого, и Романа Красного, некогда вдохновлявшим дружины на ратные подвиги. Не подлежит сомнению, что первые наши летописцы — Никои, Иван, Нестор при составлении своих сводов также использовали устные предания русских сказителей.
Логично предположить, что Боян — собирательный образ легендарного песнопевца, в котором воплотились черты не одного поколения слагателей былин и сказаний, чьи имена канули в Лету.
Н. М. Карамзин в своем «Пантеоне российских авторов» говорит о нем следующее: «Может быть, жил Боян во времена Олега, может быть, пел он славный поход сего Аргонавта к Царю-граду, или несчастную смерть храброго Святослава, который с горстию своих погиб среди бесчисленных Печенегов, или блестящую красоту Гостомысловой правнучки (основателя Новгорода. — В. Р.) Ольги, ее невинность в сельском уединении, ее славу на троне».
Видимо, и при блистательном дворе Владимира находились златоустые песнопевцы-«бояны», пользовавшиеся среди всех почетом и уважением, украшавшие многодневные пиршества, воспевавшие богатырские подвиги великих предков киевского князя и славные победы его самого над греками, ляхами, печенегами, ятвягами, волжскими болгарами.
Бруно-Бонифаций
в гостях у Владимира
Мерзебургский архиепископ Бруно-Бонифаций в 1006 году совершил миссионерскую поездку в страну печенегов. Его дорога пролегала через Киев. Перед тем как отправиться пропагандировать католичество среди кочевников, он прожил здесь целый месяц, пользуясь расположением и гостеприимством князя Владимира. По всей видимости, персона Владимира Святославича интересовала архиепископа не меньше, чем печенеги, ибо германский император Генрих II дал ему наказ еще раз попытаться склонить Киевскую Русь к союзу со Священной Римской империей, а самого князя — к католичеству. В своем подробном послании Генриху II о пребывании в Киеве Бруно дает интереснейшие сведения о Владимире. Это письмо впервые перевел русский историк-археограф Н. Н. Оглоблин с латинского текста в 1876 году.
После витиеватого излияния верноподданнических чувств к императору и римско-католической церкви миссионер сообщает:
«Вот уже целый год прошел, как мы, после долгого, но бесплодного пребывания в Венгрии, оставили эту страну и направились к Печенегам — самым злым язычникам.
Русский государь (Владимир), известный могуществом и богатством, удерживал меня у себя целый месяц (как будто бы я по своей воле шел на гибель!) и противился моему предприятию, стараясь убедить меня — не ходить к этому дикому народу, среди которого невозможно отыскать ищущих спасения, а найти себе бесполезную смерть — всего легче…»
Как это непохоже на Владимира — поборника идеи распространения христианства среди язычников. Более того, оказывается, он считает миссионерство бесполезным предприятием. В последующих строках раскрываются человеческие качества Владимира:
«Но он не мог отклонить меня от моего намерения, и так как его страшило какое-то видение о мне недостойном, то он сам, с войском своим, два дня провожал меня до последних пределов своего государства, которые у него для безопасности от неприятеля на очень большом пространстве обведены со всех сторон самыми завалами (засеками).
На границе он слез с коня, я шел впереди с спутниками, таким образом мы вышли за ворота (укрепления). Владимир расположился на одном холме, а мы — на другом. Я держал в руке крест Христов, распевая знаменитую песнь: «Любишь ли меня Петр? Паси агнцы моя!» По окончании пения государь прислал к нам одного из старейших сказать: «Я довел тебя до того места, где оканчивается моя земля и начинается неприятельская. Именем бога умоляю тебя, не губи, к моему бесславию, своей молодой жизни! Я убежден, что завтра, раньше трех часов, ты, без цели и пользы, встретишь горькую смерть». Мой ответ был такой: «Пусть господь откроет тебе рай так, как ты открыл нам путь к язычникам».
Вот так участливо, со всей душой отнесся Владимир к представителю крайне враждебного православию направления в христианстве. Он делает все возможное, чтобы как-то обезопасить пребывание Бруно и его спутников в стане печенегов.
Далее архиепископ описывает, как с ним обошлись те, кого он собирался обратить в христову веру:
«Два дня шли мы без всякого препятствия: на третий день — это была суббота — нас рано схватили печенеги. В тот же самый день нас всех, с наклоненными головами и обнаженными шеями, три раза, т. е. утром, в полдень и к вечеру, подводили под топор палача. Но чудесной помощью божиею и св. Петра, нашего покровителя, мы избавились от неизбежной смерти. Было воскресенье, когда нас препроводили в главный стан Печенегов. Нам назначена была особая ставка и мы должны были там жить до тех пор, пока весь народ, оповещенный через нарочитых гонцов, не соберется на совет. В следующее воскресенье, при наступлении вечера, нас ввели в средину этого собрания, погоняя бичами нас и коней наших. Несметная толпа народа, с сверкавшими от злости глазами и пронзительным криком, бросилась на нас, тысячи мечей, простертых над нашими головами, грозили рассечь нас на части. Так нас мучили и непрестанно терзали до темной ночи, пока наконец печенежские старейшины не поняли речей наших и, убедившись по свойственной им прозорливости, что мы для их же пользы прибыли в их страны, не исторгли нас властию своею из рук народа. После этого, соизволением господа бога и святейшего апостола Петра, мы пять месяцев оставались среди Печенежского народа, объехали три части их страны, до четвертой же не могли дойти, но и из ней некоторые важнейшие обитатели прислали к нам своих поверенных…»
Из дальнейших объяснений становится ясно, почему печенеги не прикончили архиепископа и его компанию: в этом решающую роль сыграл не апостол Петр и не господь бог, а киевский князь Владимир.
«Обративши к христианской вере, по указанию божию, около 30 душ, мы, от лица русского князя заключили с печенегами мир, которого, как они меня уверяли, другой никто, кроме нас, заключить не мог бы. «Мир этот — говорили они — есть твое дело. Если он будет прочен, как ты нам обещаешь, мы все охотно сделаемся христианами. Но если повелитель Руси поколеблется в исполнении своих обещаний, в то время нам не до христианства будет: мы тогда только о войне помышлять будем». С таким ответом мы прибыли к русскому князю, и он, снисходя к моей просьбе и имея в виду прославление имени божия, дал Печенегам, в заложники мира, сына своего. Посвятивши во епископы одного из монахов наших, мы отправили его вместе с сыном князя в глубь Печенежской земли. Так, к наибольшей чести и славе господа бога, избавителя нашего, было тогда посеяно христианство между грубым и самым свирепым, какой только есть на земле, языческим народом…»
Итак, используя имя Владимира, немецкий архиепископ пытался обратить целый народ в христианскую веру, но этого все же не случилось. Подтвердилось то, о чем предупреждал его князь: распространять среди кочевников христианство — дело бесполезное, а опасность поплатиться за это жизнью очень велика. Как видно, Владимир Святославич имел трезвый взгляд на вещи, не тешил себя иллюзиями в отношении даже самых благих предприятий и при всей противоречивости своей натуры отличался исключительной рассудочностью.