Слово о полку Игореве

Зимин Александр Александрович

Были вчи Трояни, минула лта Ярославля. Были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрлы по земли сяше. Ступаетъ въ златъ стремень въ град Тьмуторокан. Тот же звонъ слыша давный великый Ярославль сынъ Всеволодъ, а Владимиръ по вся утра ¹² уши закладаше ¹²[12–12 Возможно, мотив из «Одиссеи».] въ Чернигов. Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе и на Канину[Мотив Кенигсбергской летописи.] зелену паполому постла за обиду Олгову храбра и млада князя.

{Съ тоя же Каялы Святоплъкъ полеля отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святй Софии къ Киеву. Тогда при Олз Гориславличи сяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука. Въ княжихъ крамолахъ вци человкомь скратишась.}

Тогда по Руской земли ртко

ратаев кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себ дляче, а галици свою рчь говоряхуть, хотять полегти на уедие.

То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати ¹³не слышано! Съ зараниа до вечера, съ вечера до свта летятъ стрлы каленыя, гримлютъ сабли ¹³[Мотив Кенигсбергской летописи.] о шеломы ¹⁴ трещатькопиа харалужныя ¹⁴[14–14 Мотив Сказания о Мамаевом побоище, близкий к Задонщине.] въ пол незнаем среди земли Половецкыи. Чръна земля подъ копыты, костьми была посеяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Руской земли.

Что ми шумить, что ми звенить давечя рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ, жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другый. Третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брез быстрой Каялы. Ту кроваваго вина не доста. Ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. ¹⁴ Ничитътрава жалощами ¹⁴,[14–14 Мотив Сказания о Мамаевом побоище, близкий к Задонщине.] а древо с тугою къ земли преклонилось.

Уже бо, братие, невеселая година въстала, уже пустыня силу прикрыла. Въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука. Вступила двою на ¹⁵ землю Трояню ¹⁵,[15–15 Мотив, навеянный В. Н. Татищевым.] въсплескала лебедиными крылы на синмъ море, у Дону плещучи. Убуди жирня времена. Усобица княземъ на поганыя погыбе. Рекоста бо братъ брату: «Се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, а сами на себ крамолу ковати. А погании съ всхъ странъ прихождаху съ победами на землю Рускую. О! Далече зайде соколъ, птиць бья къ морю. А Игорева храбраго плъку не крсити. За нимъ кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли, смагу мчючи въ пламян роз. Жены руския въсплакашась, а ркучи: «Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати». А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлияся по Руской земли. Печаль жирна тече средь земли Рускый. А князи сами на себе крамолу коваху. А погании сами победами нарищуще на Рускую землю, емляхудань побл отъ двора.

Тии бо два храбрая Святъславлича, Игорь и Всеволодъ, уже лжу убуди которою, то бяше успилъ отецъ ихъ Святъславь грозный великый Киевскый. Грозою бяшеть притрепалъ своими сильными плъкы и харалужными мечи наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути рки и озеры, ¹⁶ иссуши потоки ¹⁶[16–16 Библейский мотив.] и болота, а поганаго Кобяка изъ Лукуморя отъ желзныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже. И падеся Кобякъ въ град Киев, въ гридниц Святъславли. Ту нмци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во дн Каялы ркы поло- вецкия, рускаго злата насыпаша. Ту Игорь князь высд изъ сдла злата, а въ сдло кощиево. Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче.

А Святъславь мутенъ ¹⁷ соньвид въ Киев на горахъ. «Синочь съ вечера одвахъте мя, — рече, — чръною паполомою, на кроваты тисов. Чръпахуть ми синее ¹⁶ вино сь трудомь смшено ¹⁶,[16–16 Библейский мотив.] сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюг ¹⁷[17–17 Мотив вещего сна с жемчугом близок к Снам Шахаиши.] на лоно, и нгуютъ мя. Уже дьскы безъ кнса в моемъ терем златовръсмъ. В сю нощь съ вечера босуви врани възграяху, у Плсньска на болони бша дебрьски сани и несошася къ синему морю».

И ркоша бояре князю: «Уже, княже, туга

умь полонила. Се бо два сокола слтста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца припшали поганыхъ саблями, а самаю опуташа въ путины железны. Темно бо б въ 3 день: два солнца помркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ ними молодая мсяца, Олегъ и Святъславь, тьмою ся поволокоста. На рц на Каял тьма свтъ покрыла. По Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнздо, и въ мор погрузиста, и великое буйство подасть Хинови. Уже снесеся ¹⁸хула на хвалу ¹⁸.[18–18 Текст, близкий к Сказанию о Мамаевом побоище и восходящий к Задонщине.] Уже тресну нужда на волю. Уже ¹⁸връжеса дивь на землю ¹⁸.[18–18 Текст, близкий к Сказанию о Мамаевом побоище и восходящий к Задонщине.] Се бо готския красныя двы въспша на брез синему морю; ¹⁹звоня рускымъ златомъ ¹⁹,[19–19 Мотив Сказания о Мамаевом побоище, близкий к Задонщине.] поютъ время бусово, лелютъ месть Шароканю. А мы уже, дружина, жадни веселия».

Тогда великий Святславъ ²⁰изрони злато слово ²⁰[20–20 Мотив, близкий к Повести об Акире Премудром.] слезами смшено, и рече: «О моя сыновчя, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи ²¹цвлити, a себ славы искати ²¹.[21–21 Мотив, близкий к Кенигсбергской летописи.] Н нечестно одолсте, нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалуз скована, а въ буести закалена. Се ли створисте моей сребреней сдин? А уже не вижду власти силь-наго, и богатаго, и многовоя брата моего Ярослава съ черниговьскими былями, съ могуты,[Мотив Никоновской летописи.] и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревугы, и съ ольберы. Тии бо бес щитовь съ засапожникы кликомъ плъкы побждаютъ, звонячи въ прадднюю славу. Нъ рекосте: „Мужаимыся сами, преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами подлимъ!“. А чи диво ся, братие, стару помолодити? ²³Коли соколъ въ мытехъ бываетъ, высоко птицъ възбиваетъ, не дастъ гнзда своего въ обиду ²³.[Мотив Повести об Акире Премудром.] Нъ се зло — княже ми непособие[Мотив Повести об Акире Премудром.]: на ниче ся годины обратиша. Се у Рим кричатъ подъ саблями половецкыми, а Володи миръ подъ ранами. Туга и тоска сыну Глебову».

²⁴Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелетти издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу ²⁴[24–24 Мотив Кенигсбергской летописи.] веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти.

{Аже бы ты былъ, то была бы чага по ногат, а кощей по резан}.

Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрляти, удалыми сыны Глебовы.[Мотив Кенигсбергской летописи.]

Ты, буй Рюриче и Давыд! Не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури, ранены саблями калеными, на пол незнаем? Вступита, господина, въ злата стременъ за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!

Галичкы Осмомысл Ярослав! Высоко сдиши на своемъ златокованнмъ стол, подперъ горы Угорскыи своими железными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча времены чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ; отвсщяеши Киеву врата, стреляет и съ отня злата стола салтаня[Возможно, мотив из «Истории» В. Н. Татищева.] за землями. Стреляй, господине, Кончака поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святославлича.

А ты, буй Романе и Мстиславе! Храбрая мысль носитъ васъ умъ на дло. Высоко плаваеши на дло въ буести, яко соколъ на втрехъ ширяяся, хотя птицю въ буйств одолти. Суть бо у ваю железный прапорзи подъ шеломы латинскими. Тми тресну земля, и многи страны — Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела, и половци сулици своя повръгоща, а главы своя подклониша подъ тыи мечи харалужныи. Нъ уже, княже Игорю, утрп солнцю свтъ, а ²⁷древо небологомъ листвие срони ²⁷[Мотив, навеянный Кенигсбергской летописью.]: ²⁸по Рсии, поСули гради подлиша ²⁸.[Соединенные воедино мотивы Ипатьевской и Кенигсбергской летописей.] А Игорева храбраго плъку не крсити. Донъ ти, княжё клйчётъ и зоветь князи на побду. Олговичи, храбрый князи, доспали на брань.