Слово о полку Игореве
Шрифт:
Се втри, Стрибожи внуци, вютъ съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы! Земля тутнетъ. Ркы мутно текуть. Пороси поля прикрываютъ. Стязи глаголютъ: половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ всхъ странъ. Рускыя плъкы отступиша. Дти бсови кликомъ поля прегородиша, а храбрии русици прегра- диша чрълеными щиты.
Яръ туре Всеволод! Стоиши на борони, прыщеши на вой стрелами, гремле- ши о шеломы мечи харалужными! Камо, туръ, поскочяше, своимъ златымъ ше- ломомъ посвечивая, тамо лежать поганыя головы половецкыя, поскепаны саблями калеными шеломы оварьскыя отъ тебе, яръ туре Всеволоде! Кая раны дорога брата,[Испр. М-П, Е братие.] забывъ чти и живота, и града Чрънигова, отня злата стола, и своя милыя хоти красныя Глебовны
Были вчи[К счи.] Трояни, минула лта Ярославля. Были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрлы по земли сяше, ступаетъ въ златъ стремень въ град Тьмуторокан. Тот[Испр. М-П, Е то.] же звонъ слыша дав- ный великый Ярославль[Испр. М-П, Е Ярославь.] сынъ Всеволодъ,[Испр. М-П Всеволожь. Е Всеволожъ.] а Владимиръ по вся утра уши закла- даше въ Чернигов. Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе, и на Канину зелену паполому постла за обиду Олгову, храбра и млада князя.
Съ тоя же Каялы Святоплъкь полелйя[Испр. М-П, Е повеля.] отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святй Софии къ Киеву. Тогда при Олз Гориславличи сяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука. Въ княжихъ крамолахъ вци человкомь скратишась.
Тогда по Руской земли ртко ратаев кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себ дляче, а галици свою рчь говоряхуть, хотять полетти на уедие.
То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано! Съ зараниа до вечера, съ вечера до свта летятъ стрлы каленыя, гримлютъ сабли о шеломы, трещать копиа харалужныя въ пол незнаем среди земли Половецкыи. Чръна земля подъ копыты, костьми была посеяна, а кровию польяна, тугою взыдоша по Руской земли.
Что ми шумить, что ми звенить давечя рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ, жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другый. Третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брез быстрой Каялы. Ту кроваваго вина не доста. Ту пиръ докончаша храбрии русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жало- щами, а древо с тугою къ земли преклонилось
Уже бо, братие, невеселая година въстала, уже пустыня[Испр. М-П, Е пустыни.] силу прикрыла. Въста- ла обида въ силахъ Дажьбожа внука, вступила[Испр. М-П, Е вступилъ.] двою на землю Трояню, въспле- скала лебедиными крылы, на синмъ море у Дону плещучи. Убуди жирня времена. Усобица княземъ на поганыя погыбе. Рекоста бо брать брату: «Се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, а сами на себ крамолу ковати. А погании съ всхъ странъ прихождаху съ победами на землю Рускую. О! Далече зайде соколъ, птиць бья къ морю. А Игорева храбраго плъку не крсити. За нимъ кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли, смагу мчючи[Испр. М-П, Е мычючи.] въ пламян роз. Жены руския въсплакашась, а ркучи: «Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати». А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлияся по Руской земли. Печаль жирна тече средь земли Рускый. А князи сами на себе крамолу коваху. А погании сами победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по бл отъ двора.
Тии бо два храбрая Святъславлича, Игорь и Всеволодъ, уже лжу убуди которою,[Испр. М-П, Е которую.] то бяше успилъ отецъ ихъ Святъславь грозный великый Киевскый. Грозою бяшеть притрепалъ[Испр. М-П, Е притрепеталъ.] своими сильными плъкы и харалужными мечи наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути рки и озеры, иссуши потоки и болота, а поганаго Кобяка изъ Лукуморя отъ желзныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже. И падеся Кобякъ въ град Киев, въ гридниц Святъславли. Ту нмци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю,
А Святъславь мутенъ сонъ вид въ Киев на горахъ. «Синочь съ вечера одвахъте мя, — рече, — чръною паполомою, на кроваты тисов. Чръпахуть ми синее вино съ трудомь смешено, сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюгь на лоно, и нгуютъ мя. Уже дьскы безъ кнса в моемъ терем златовръсмъ. Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху, у Плсньска на бо- лони бша 23 дебръски сани 23[23–23 Испр. М-П, Е дебрь Кисаню.] и несошася[Испр. М-П не сошлю.] къ синему морю».
И ркоша бояре князю: «Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола слтста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити ше- ломомь Дону. Уже соколома крильца припшали поганыхъ саблями, а самаю опуташа[Так Е. М-П опустоша.] въ путины железны. Темно бо б въ 3 день: два солнца помркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ ними[Испр. М-П, Е нимъ.] молодая месяца, Олегъ и Святъславъ, тъмою ся поволокоста. На рц на Каял тьма свтъ покрыла. По Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнздо, и въ мор погрузиста, и великое буйство подасть Хинови. Уже снесеся хула на хвалу. Уже тресну нужда на волю. Уже връжеса дивь на землю. Се бо готския красныя двы въспша на брез синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время бусово, лелютъ месть Ша- роканю. А мы уже, дружина, жадни веселия».
Тогда великий Святславъ изрони злато слово слезами смшено, и рече: «О моя сыновчя, Игорю и Всеволод! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвлити, а себ славы искати. Нъ нечестно одолсте, нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалуз скована, а въ буести закалена. Се ли створисте моей сребреней сдин? А уже не вижду власти сильнаго, и богатаго и многовоя[Испр. М-П, Е многовои.] брата моего Ярослава съ черниговьскими былями, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревугы, и съ ольберы. Тии бо бес щитовь съ засапожникы кликомъ плъкы побждаютъ, звонячи въ прадднюю славу. Нъ рекосте: „ Мужаимыся[Испр. М-П, Е мужаимся.] сами, преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами подлимъ!“. А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли соколъ въ мытехъ бываетъ, высоко птицъ възбиваетъ, не дастъ гнзда своего въ обиду. Нъ се зло — княже ми непособие: наниче ся годины обратиша. Се у Рим[Испр. М-П уримъ. Е Урим, причем м выносная.] кричатъ подъ саблями по- ловецкыми, а Володимиръ подъ ранами. Туга и тоска сыну Глбову».
Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелетти издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы вы-
льяти. Аже бы ты быль, то была бы чага по ногат, а кощей по резан. Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрляти, удалыми сыны Глбовы.
Ты, буй Рюриче и Давыде! Не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ, акы тури, ранены саблями калеными на пол незнаем? Вступита, господина, въ злата стремень за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!
Галичкы Осмомысл Ярославе! Высоко сдиши на своемъ златокованнмъ стол, подперъ горы Угорскыи своими железными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча времены[К бремены.] чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ, отворявши[Так К, Е. М-П оттворяеши.] Киеву врата, стрляеши съ отня злата стола салтаня[Испр. М-П салтани. Е салътани.] за землями. Стрляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святславлича!