Слово о словах
Шрифт:
А вот нашему «один» в смысле «в одиночестве» приходится подбирать уже совсем другие переводы. «Я один» будет звучать:
по-французски:
по-английски:
по-немецки:
je suis seul (же сюи сель) (я нахожусь в одиночестве)
I am by myself (ай эм бай май-селф) (я у самого себя)
или
I am alone (ай эм элоун).
Последнее выражение связано с one (уан).
Ich bin allein (их бин аллейн).
И тут «аллейн» связано с «ейн».
Наше
Невольно вспомнишь слова знаменитого французского писателя П. Мериме:
«Русскому языку достаточно одного слова, чтобы соединить в нем множество мыслей, для выражения которых другими языками потребовались бы длиннейшие предложения…»
Следующее числительное – «три» – уже совершенно не изменяется по родам; идет ли речь о трактористах, доярках или полях, мы одинаково скажем о них – «три» [118] . И, собственно, это как раз неудивительно: так именно ведут себя и все остальные числительные – «пять», «восемь», вплоть до «двадцати».
117
Правда, по-французски можно употребить слово «un» и во множественном числе: «les uns et les autres» – «одни и другие», но в этом словоупотреблении есть такой же привкус искусственности, как у нас, когда мы употребляем междометия или предлоги в качестве существительных: «ахи и охи»; критик называл сии частицы «ужами», и т. п.
118
Впрочем, «трое» ведет себя точно так же, как «двое»: можно сказать «трое мушкетеров», а «трое дам» – нельзя.
Однако тут-то и всплывает вновь то странное расхождение, с которого мы начали эту главу.
Мы говорим:
один цыпленок
5, 6, 20, 100, 10 000 007 цыплят
Но: 2, 3, 4, 33, 1234 цыпленка
одна кисть
8, 17, 2937 кистей
2, 3, 4 кисти
одно поле
5, 70, 1100 полей
2, 4, 723 поля
В чем дело? А в том, что тут в левом столбце перед вами именительный падеж единственного числа, в среднем – родительный множественного, а вот в правом – как раз тот загадочный падеж числа неведомого: «2 рядА, 3 часА…»
В языке ничто или почти ничто не случается просто так, без причины. Если из всех числительных «два», «три», «четыре» ведут себя резко отлично от остальных, это что-нибудь да обозначает.
Сейчас у нас в русском языке, как вы очень хорошо знаете, имеется только два различных «числа» – единственное и множественное. Несколько же столетий назад их было три: единственное, множественное и двойственное. Это странное для каждого из нас «третье число» употреблялось первоначально всюду там, где речь шла о парных предметах, вроде человеческих глаз, рук, ног, рогов животных и т. п. Каждое существительное такого типа могло склоняться еще и в двойственном числе, отличном и от единственного и от множественного; падежи там имели совсем иные окончания.
Представить себе, как это делалось, без образчика почти невозможно. Чтобы облегчить вам задачу, я приведу несколько примеров старинного употребления творительного падежа. Они взяты из замечательного памятника древнерусской речи, из «Поучения Владимира Мономаха». «Поучение» это написано на том великолепном, выразительном русском языке, на каком говорили наши предки лет восемьсот назад.
Вот перед вами творительный падеж множественного числа:
«И вынидохом на святого Бориса день из Чернигова, и ехахом сквозе полкы половечьскыя не с 100 дружины, и с детьми и с женами» [119] .
Тут слова, выделенные курсивом, склоняются точно так, как мы склоняли бы их сейчас.
Вот творительный падеж числа единственного:
«И седе в Переяславли 3 лета и 3 зимы, и с дружиною своею…» [120]
119
«И вышли мы с сотней дружинников и с женщинами и с детьми на день святого Бориса из Чернигова, и ехали сквозь половецкие полчища…»
120
«И находился я в Переяславле со своею дружиною 3 лета и 3 зимы…»
Здесь в употреблении творительного падежа тоже нет ничего удивительного для нас с вами. Так же склоняем и мы.
Но вот, наконец, перед вами тот же творительный падеж, но уже двойственного числа:
«А се в Чернигове деял семь: конь дикых своима рукама связал есмь в пущах по 10 и 20 живых конь, а кроме того еже по Роси ездя имал есмь своима рукама те же кони дикыя. Тура мя 2 метала на розех. А 2 лоси один ногами топтал, а другой рогома бол» [121] .
121
«А вот что делал я в Чернигове: своими руками связывал в лесах по 10 и 20 живых коней, да кроме того, ездя по реке Роси, ловил своими руками таких же диких лошадей. 2 тура метали меня на рогах… да 2 лося – один ногами топтал, а другой рогами бодал».
Вот теперь разница, вероятно, бросается вам в глаза: одно дело – «с детьми и с женами», и совсем другое дело – «рогома и ногама»!
Другие падежи двойственного числа тоже имели свою особую форму [122] . Само же число это мало-помалу стало употребляться не только в связи с парными предметами, но всюду, где речь шла о двух, трех или четырех предметах счета. Затем, также постепенно, оно начало исчезать из языка нашего народа: язык совершенствовал, улучшал и упрощал свои правила и законы. Но изменения эти медленны, так медленны, что кое-где остатки прошлого, как бы окаменев, дожили до наших дней.
122
В двойственном числе существовали всего три падежные формы. Именительный совпадал с винительным и звательным, родительный – с предложным, дательный – с творительным.
Так, например, склоняя числительное «два», вы, сами того не зная, спокойно употребляете древний «родительный падеж двойственного числа» от этого слова: «двух» = «дв+у+х»; в творительном же добавляете к нему еще и столь же древнее окончание творительного двойственного: «дв+у+мя». Ученые узнают окончания этого числа в наших числительных «дв-е-надцать» и «дв-е-сти». Его же встречаем мы в таких странных по форме наречиях, как «воочию» («очию» было некогда местным падежом двойственного числа от слова «око»), которое означает «в двух глазах», или в таких, как «между».
И в тех примерах, в которых мы начали («два ряда», «четыре часа»), перед нами действительно появилась таинственная форма, не узнать которую вы имели законное право: это винительный падеж двойственного числа.
Судите сами, сколь сложен бывает порою путь, которым должен идти языковед, если он хочет ответить на вопросы, скрытые в самом, казалось бы, простом на вид нашем современном предложении.
ЗАГАДКА ГРАММАТИЧЕСКОГО РОДА