Слово Оберона
Шрифт:
Чем ближе мы подходили к серому замку, тем хуже становилось у меня на душе. Уже очень давно я не чувствовала себя такой одинокой. Уйма мне не друг, Максимилиан — и вовсе лютый враг. О чём мне говорить с Принцем-деспотом? А если…
Мысль была такой ужасной, что я остановилась. Уйма, как ни в чём не бывало, ушёл вперёд.
— Уйма! Погоди! А если он женат?!
Людоед расхохотался, широко разевая огромный рот. И, что самое оскорбительное, вторил ему зловредный голос Максимилиана.
Я насупилась.
Во мраке
— Вон кладбище, — мальчишка, у которого были связаны руки, указал вперёд подбородком, но я и без него уже разглядела впереди царство безлистых деревьев и покосившихся каменных склепов.
«Уважаемый Принц-деспот! Я, посланец короля Оберона, предлагаю вам взять в жены Филумену, прекрасную принцессу и милую девушку. Она будет танцевать на балах, улыбаться, вязать вам носки…»
Я вспомнила Филумену и чуть не заплакала. Она сейчас довольна, спокойна, сыта и красива, и главное, ничегошеньки не боится. Сидит себе, в лото играет с Алисией и Ортензией… Ей не надо пробираться среди старых могил, разыскивать проходной склеп, готовить речь, обращённую к Принцу-деспоту, и знать заранее, что кроме «Ай!», скорее всего, ничего не успеешь сказать…
— Ну, гадёныш, где же склеп? — беззлобно поинтересовался Уйма.
— Здесь. На главной аллее.
Максимилиан шёл всё медленнее. Наконец остановился и прижался к ногам Уймы:
— Погодите.
— Что такое?
— Надо подождать, — голос Максимилиана дрожал.
Так, в молчании, мы стояли несколько минут. Я подошла и прижалась к Уйме с другой стороны. Доспехи людоеда были тёплыми.
— Идём, — хрипло сказал Максимилиан. — Тут близко.
Кладбище в самом деле было старое, очень старое. Надгробья поросли мхом, будто слоем серого снега. Мы пробирались по аллее, как по лесу, то и дело отводя ветки, с треском разрывая паутину и вздрагивая от прикосновений мокрых листьев.
— У меня руки затекли, — сказал Максимилиан.
— Потерпишь.
— А если я поклянусь вам не вредить, вы меня развяжете?
— Это кто же когда верил клятвам некроманта? — усмехнулся Уйма.
Я поводила посохом, как антенной, выискивая опасность. Выходило, что опасно повсюду, но угроза была слабая, затаившаяся.
— Вот, — слабо сказал Максимилиан. — Вот склеп Вырвиглаза.
Прямо перед нами возвышалось чёрное каменное сооружение высотой этажа в три. Дверь была железная, очень низкая. Плющ (я думаю, что это был плющ) почти полностью закрывал её густой тёмно-зелёной сеткой.
— Открывай, маг, — предложил Уйма.
Я подошла поближе. За моим плечом цокал зубами Максимилиан; я нерешительно взялась за гибкие вьющиеся стебли. Рванула. Зашуршали листья, посыпалась пыль. В ладонь мне впилась заноза. Под плющом обнаружилось металлическое кольцо, ржавое и облепленное паутиной. Я брезгливо обмотала руку полой, взялась за кольцо, подёргала…
Никакого результата. Даже не скрипит.
— Пропусти, — сказал Уйма.
Он разбежался и ударил
Из темноты повеяло застоявшимся воздухом.
— Я туда не пойду, — сказал Максимилиан.
— Пойдёшь, — людоед наматывал на кулак верёвку.
— Да послушайте вы! — в голосе Максимилиана послышались слезы. — Я… мёртвых боюсь.
— Чего?! — разинул рот Уйма. — Ты же некромант!
— Боюсь, — Максимилиан дрожал, я точно видела, что он не притворяется. — Я… вообще не могу. Я боюсь.
— А как же поднимать на врага армии скелетов? — издеваясь, спросил Уйма. — У нас на островах один старикашечка, помнится, поднимал… А как же прислуга из ходячих трупов? А как же…
— Не могу! — Максимилиан трясся. — Если бы вы знали… Что у нас бывает… Вы бы не смеялись!
— Не смейся над ним, — сказала я Уйме.
Людоед взял Максимилиана за воротник чёрной курточки:
— Ты, гадёныш, как хочешь, а я тебя не выпущу. Нам в склеп — и тебе в склеп. Нам через Соляную Бездну — и ты пойдёшь. Вперёд!
И он толкнул Максимилиана в проем, туда, где виднелись пыльные ступеньки.
Это была очень богатая, очень пышная гробница. И совсем не страшная. Честно говоря, её можно было бы принять за королевские покои со многими комнатами, коврами и мебелью, золотой и серебряной посудой, картинами, гобеленами, оружием и статуями — если бы она, эта замечательная королевская квартира, не находилась под землёй на старом кладбище.
— А где же сам?.. — спросила я, когда мы прошли через четвёртую комнату, длинную и почти пустую, если не считать мраморного столика для шахмат.
— Где король? — спросил Уйма у Максимилиана. Тот вертел головой и тяжело дышал.
Я на секунду остановилась посмотреть на шахматы. Фигурки были тонкой работы, одни из кости, другие из незнакомого полупрозрачного материала. Я ломала голову, что же это такое, пока не догадалась послюнить фигурку пальцем и осторожно лизнуть. Соль!
Уйма тем временем протащил Максимилиана через комнату к полуистлевшей занавеске, загораживающей выход. Обернулся ко мне:
— Эй! Не отставай!
И отдёрнул занавеску.
Невозмутимое лицо его застыло.
— Это они! — закричал Максимилиан. — Я знал. Они его достали!
Следующая комната оказалась королевской опочивальней. На ложе, целиком сделанном из мрамора, должен был покоиться прах покойного Вырвиглаза — век за веком и до скончания веков. Однако судьба распорядилась по-другому.
Королевское ложе пустовало.
В углу комнаты висел вниз головой истлевший труп — полы мантии свешивались на голову. Костяные щиколотки были намертво перехвачены стальными кандалами, цепь уходила вверх, в темноту. На полу валялась корона. Прижавшись к Уйме с двух сторон, мы с Максимилианом одновременно отвели глаза.