Слово
Шрифт:
Обошел он все кержацкие улицы и, выйдя на площадь, восшествовал на колодину, как странником велено было, огляделся вокруг. Молельная, что столько лет в запустении стояла, аж блестит — так ее обделали, обиходили, и народ на площади принаряженный, ликосветлый. Только узнать кого в толпе трудно, стеной стоят, как один человек. Допел Лука последний псалом, и тишина наступила в Макарихе. Лука по колодине прошелся взад-вперед, заметил, что под ногами что-то написано мелом. Прочитал и ахнул: слова матерные, видно, школьники на каникулах от безделья маются. Стер он босой ступней писанину, еще раз толпу оглядел. «Пора
Однако в этот момент у колодины Леонтий очутился и двоеперстие к небу поднял.
— Слушайте меня, агнцы Божьи! — воскликнул. — Пришел я к вам из Иерусалима от Гроба Господня, чтобы путь указать во тьме зла и неверия. Доколе жить вам, аки псам на Привязи? Доколе блуждать вам без света по лесу темному? Доколе лететь лебедям над бездною черной?.. Вывел я нынче из пустыни лесной брата вашего, веригою телеса мучившего, Луку. Зрите и почитайте его, аки Господа вашего, ибо перст Божий на него указал.
Народ смотрел на Луку восторженно, некоторые из старух на колени пали, руки стали тянуть, кричать:
— Святой! Святой!!
— Светлый круг над головою зрим!
— Зрим! Зрим!
— Отныне соберет он вас в стадо и, аки пастух, поведет к свету и благости! — продолжал странник-паломник. — Отверзите же жизнь поганую мирскую и ступайте за святым братом своим, аки за Христом, ибо имеет он теперь силу чудотворную!
— Веди нас, Лука! — закричала старуха, ближе всех стоящая, и потянулась к нему, чтобы к веригам прикоснуться. Но высоко был верижник, не дотянулась.
— Ой! Ой! Гад ползучий! — вдруг заорал Леонтий и отпрыгнул от колодины. — Зрите: гад от святого места уползает!
— Гад! Гад подколодный! — заговорила толпа и придвинулась ближе к змее. — Эко гады-то уж к домам нашим подползают!
— Спустись, Лука, на землю да возьми его голой рукой, аки апостол Петр брал! — вскричал странник. — Избавь братьев и сестер своих от яда поганого!
— Чуда хотим! Чуда!
— Избавь нас, Лука!
— Оборони!..
Лука положил икону с полотенцем на колодину, скользнул босыми пятками на землю.
— Как гада возьмешь — веригу сними, — шепнул ему Леонтий. — И к народу со словом обратись.
— Понял, — сказал Лука.
Люди обступили верижника со всех сторон, замерли — и только рты разинутые чернеют. Лука Давыдыч подошел к змее, присел на корточки, зажал буровой ключ между колен и потянулся руками. Змея зашипела и наддала ходу. Толпа одобрительно зашумела и стихла.
«Не трогай гада, — вдруг услышал Лука голос сверху. — Худо будет, тяпнет за руку-то».
— Ой, тяпнет! — крикнул кто-то в толпе. — Не суй руку!
На него зашикали, заругались.
И тогда Лука Давыдыч взял змею за туловище и поднял ее над головой. Гул восторга и божественного удивления возреял над народом!
— Чудо! Чудо!!
Но в этот момент подколодный гад взвился и ударил Луку в запястье. Невыносимая боль стрелой пронзила всю руку, огнем полыхнуло в глазах. Лука машинально отшвырнул змею и попал ею в толпу. Народ шарахнулся в стороны, а Лука, схватившись за руку, заорал мучительно и тоскливо:
— А-а-а-а!!
Люди бросились к молельне, затем к колодине, поднялась паника. Кто-то попутно затоптал каблуками змею, вбил ее в землю. Ор понесся над площадью, которого в Макарихе
— К фельдшеру надо, Лука Давыдыч, к фельдшеру! Пропадешь!
Потом подскочила какая-то старуха — та самая, что к веригам тянулась, — и запричитала;
— Ой, рука-то на глазах пухнет! Айда ко мне, я заговор знаю, айда!
Потом еще кто-то очутился рядом и начал куда-то тянуть, а Лука сидел в пыли и смотрел на капли крови, вытекающие из ранки, смотрел как, завороженный, и единственный голубой его глаз вылезал из орбиты. Заслышав шум, от леспромхозовских бараков бежали вербованные, ребятишки, собаки.
Старик Ошмарин, отчаявшись поднять Луку, сдернул с него веригу, бросил в пыль и взял «чудотворца» под мышки.
— Пойдешь ты, дурень, али нет?!
И тут из-под колодины выползла еще одна змея! Зашипев на Луку, она скользнула по песку, обогнула его босые ноги и поползла себе подальше от шума и гомона. Лука запоздало поджал ноги, прижал к груди раздувшуюся, как колотушка, руку.
— Говорила же тебе: не смеши людей, — проговорила Марья Белоглазова, неожиданно появившись у колодины. — А полотенце свое я возьму. Оно у меня одно от стариков осталось. — Марья сдернула с иконы полотенце, но, не сделав и трех шагов, остановилась. — Эх, и гадов-то нынче в деревне развелось — ступить некуда, — проговорила она и, подняв брошенный Ошмариным буровой ключ, старательно прикопала змею. — Так и ползают, так и ползают…
Лука распрямился и, оттолкнув старика Ошмарина, побежал, высоко задирая босые, избитые по лесам ноги…
Никита Страстный
В тот день, двадцать девятого августа тысяча девятьсот шестьдесят первого года, Никита Евсеевич проснулся часов около семи в приподнятом и благодушном настроении. Теплый воздух врывался в растворенное окно, отдувал легкую газовую занавеску. Гудошников спал в комнате, откуда была видна вешалка в прихожей. Плаща Степана на ней не оказалось — значит, сына вызвали в больницу…
Гудошников любил свой деревянный стареющий дом. Здесь и самому дышалось вольно, и книги дышали. В каменных домах книги летом могли отсыреть, а зимой, в отопительный сезон, — пересохнуть. Тут же Никита Евсеевич сам регулировал и влажность, и температуру.
Вчера вечером он лег поздно, в первом часу: работалось очень хорошо и думалось легко. Вообще все это лето он почти не вставал из-за стола. В короткие же прогулки он непременно отправлялся на Коммунальный мост, стоял там, опершись на перила, вдыхая запахи чистого песка, свежей воды и терпкого лесного духа; и все мосты, малые и большие, в такие минуты представлялись ему символическим олицетворением единения, преемственности. Наперекор древней народной мудрости, что два берега реки никогда не могут сойтись, мосты соединяли их, утверждая тем самым величие и силу человеческой мысли. Живой человек всегда стремился что-то соединить, сблизить, слить воедино. А теперь вот, после того как побывал там человек, и холодный, неведомый космос стал ближе к Земле. Придет время, верил Никита Евсеевич, когда не только Луна, но и звезды окажутся близко от Земли.