Случай Ковальского (Сборник научно-фантастических рассказов)

Фиалковский Конрад

Мы вместе брали Ниварру и Форт Кахин, были в первых рядах в битве под Ла Каэрта, форсировали ночью Рио Дранге, вместе с танковой бригадой генерала Грасса спешили на выручку Двенадцатой парашютной бригаде, а когда фронт установился вдоль реки Разонны, вместе ждали в окопах приказа о наступлении. Полковник Кетон несколько раз предлагал представить меня к награде, но я отказывался, с избытком довольствуясь тем, что могу носить на своей груди ордена моего хозяина.

Однажды полковник Кетон, чересчур много выпив, в разговоре с капитаном Траббсом неосторожно упомянул о моем существовании. Капитан Траббс, о котором я не могу сказать ничего хорошего, возжелал иметь меня, вероятно рассчитывая, что сможет посылать меня в бой, укрывшись безопасно в

тылу. И вот ночью, когда полковник спал, Траббс прокрался в блиндаж и одел меня, воспользовавшись тем, что я был выключен: полковник и мне давал отдых. Однако Траббс не предполагал, что я окажусь верным своему хозяину. Как только Траббс меня включил и я убедился, что нахожусь во власти узурпатора, я полным ходом двинулся к своему хозяину. Траббс пытался силой воспротивиться моему намерению, но его мускулы не шли ни в какое сравнение с моими мощными двигателями. Он умолял меня, обещая миллионы киловатт-часов электроэнергии, самые лучшие смазки и новые номера «Военного вестника», но, глухой к его отчаянным мольбам, я доставил его пред светлые очи моего полковника. Вначале Кетон хотел по моему совету бросить капитана в воду Разонны, но уступил просьбам подлеца и послал его на разведку прибрежных вражеских укреплений.

Однажды, когда наш полк пытался захватить позицию на противоположном берегу реки, прямым попаданием повредило один из моих двигателей и моя правая нога перестала действовать. Полковник с трудом вылез из меня и в пересекающихся лучах прожекторов, обстреливаемый из автоматов и мортир, тащил меня до тех пор, пока мы наконец не оказались в безопасном месте. Если дружба познается в самых тяжелых условиях, на поле битвы, то мы с полковником Кетоном были истинными друзьями.

Порой наши разговоры касались личных тем. Я узнал полковника Кетона, вероятно, лучше, чем кто-либо другой. Я тоже рассказывал полковнику о моей жизни с того момента, когда впервые был включен и почувствовал, как меня заполняют волнующие токи, которые вскоре начали складываться в первые слова: «диод, электрод, это электрод диода…».

Я рассказывал о Школе электронных мозгов, о моих первых друзьях: мозжечке баллистической ракеты, микромозжечке, который должен был стать лектором в Государственном училище дипломированных капралов, и изумительной мозжичке — будущей секретарше Электрошефа Генерального штаба. Я вспоминал сержанта Брика, который муштровал меня, не щадя выражений вроде «эй ты, покореженный супергетеродин на выбракованных транзисторах», а также преподавателя тактики, майора Баррановитца, чрезвычайно нервного человека: когда мне случалось совершить ошибку, он тут же вскрывал мой череп и лез внутрь с горячим паяльником, чего я страшно не любил.

Полковник давал мне книги, благодаря чему я пополнял свои знания в области художественной литературы, хотя, признаюсь, беллетристике я предпочитал книги по электронике. Мы частенько беседовали о литературе. Оба мы ненавидели отвратительные «Похождения бравого солдата Швейка».

В памятную ночь двенадцатого сентября на правом фланге нашего полка взошло ослепительное солнце атомного взрыва и над нами пронеслась мощнейшая взрывная волна. Вражеская атака вызвала у нас колоссальные потери. Неприятель прорвал фронт и принудил наши войска к отступлению. В ту ночь полковнику Кетону удалось собрать вокруг себя половину своего полка, но мы не смогли сдержать превосходящие силы врага. Мы отступили в густой лес, по обеим сторонам которого пылали зарева. На рассвете мы наткнулись на позиции неприятельской пехоты. Полковник решил пробиваться, но по моему совету отложил эту попытку до вечера. Мы выставили патруль, и полк расположился на отдых.

Полковник снял меня, чтобы как следует проверить все мои агрегаты перед огневым испытанием, которое должно было наступить вечером. И тут совершенно неожиданно на лес свалилась лавина мин. Я был выключен и не знал, что случилось. Когда меня оживил щелчок переключателя, я увидел своего хозяина тяжело раненным. Собрав остатки сил, он

ухитрился повернуть выключатель и произнес: «Ун, теперь вся надежда на тебя»… Больше он уже не мог ничего сказать, но я понял его.

Робот умолк, мне казалось, что я вижу на его металлическом лице печаль.

— Полк выбрался из окружения, — сказал он наконец. — Когда солдаты увидели перед собой знакомую фигуру, в них вселился боевой дух, достойный моего хозяина. Враг не успел перезарядить свои минометы, а наши доблестные воины уже ворвались в его окопы. Это была восхитительная победа, достойная описания в справочнике тактики рядом с битвами при Каннах, под Марафоном и Аустерлицем. Потом на протяжении долгих дней и ночей я вел мой полк от победы к победе на юг.

Я старался следовать заветам полковника Кетона и моих дорогих учителей из Школы электронных мозгов. К солдатам я относился по принципу сержанта Брика. В дискуссиях с офицерами использовал методы ученого майора Баррановитца. Если не хватало личного опыта, я брался за статьи «Военного обозрения», записанные в моей кристаллической памяти. Лишь в отношении к капитану Траббсу я не пользовался никакими формулами.

Должен сказать, что капитан Траббс вел себя по меньшей мере странно. Порой он украдкой наблюдал за мною из кустов, что я видел благодаря глазу на затылке. Порой начинал шептаться с офицерами и прерывал эти разговоры, когда я проходил мимо. Все это мне не нравилось, но я боялся действовать слишком решительно, особенно после того как меня на глазах капитана Траббса прошило шестью винтовочными пулями, которые не принесли мне ни малейшего вреда. Позже я тщательно залатал раны кусочками жести и брезента, но все же старался избегать капитана.

Спустя неделю мы подошли близко к линии фронта. Издалека доносился гул орудий, это значило, что наши части стойко сопротивляются. Нам оставалось преодолеть поросший травой склон холма, чтобы соединиться с нашей армией. Однако на вершине холма в тени нескольких деревьев неприятель установил свои пулеметы. Я понял, что наступил решающий момент.

Нам удалось напасть внезапно. Враг не ожидал нападения с этой стороны. Когда они повернули пулеметы, было уже поздно. Наши солдаты бросились в последнюю атаку, я бежал вместе с ними, как вдруг почувствовал удар в висок и увидел перед глазами зеленую синусоиду затухающих колебаний. Ко мне подбежал санитар. То, чего я опасался, свершилось.

Надо сказать, что я ни от кого не дождался благодарности. Меня бесчестно выключили и, неисправный, ржавея, я лежал долгие годы на армейском складе амуниции, и никто мною не интересовался! Только господину военному министру я обязан своей жизнью: я откровенно жалею, что велик ему на несколько номеров.

Но не будем говорить о неблагодарности Во сто раз больше меня возмущает подлость капитана Траббса, который решился обвинить полковника Кетона в дезертирстве с поля боя. Он осмеливается утверждать, что Кетон передал мне под командование полк из-за трусости. Поэтому, незнакомый гость, я чувствовал себя обязанным поведать тебе правду, чтобы ты рассказывал ее другим, а они передавали этот рассказ дальше. Даже выключенный, я не буду знать покоя до тех пор, пока хоть малейшее пятно останется на чести отважнейшего пехотного полковника республики Капеланд, любимым мундиром которого я имел честь быть.

Времена трехдюймовых бифштексов

Старый Том Хиггинс пропадал где-то годами, но мы знали, что рано или поздно он появится под крышей «Трех пиратов». И действительно, в один прекрасный день он переступил порог таверны, потребовав от Чарли бочонок рома и порцию рыбы «а ля Робинзон».

— Где тебя носило, Томас? — спросил я, увидев его мрачную физиономию.

Он исподлобья взглянул на меня и сказал, что это долгая история. Может, мне и не удалось бы ничего больше вытянуть из старого Тома, если бы ром не сделал свое дело и не развязал ему язык. После шестнадцатого глотка из дубового бочонка Том сказал, с отвращением показывая на свою порцию рыбы: