Случай в Кропоткинском переулке
Шрифт:
Алексей пришёл домой вечером. Из большой комнаты неслись громкие голоса — были гости. Заглянув в дверь, он поздоровался.
— Ты что так поздно? — вышла к нему мама. — Иди скорее умывайся, переодевайся и садись за стол.
В гостях был сослуживец отца Николай Жуков с женой Галей. Жуков был высокий (на целую голову выше Алёшиного отца), рельефный, как скульптура Давида, и всегда очень громко говорил, у него был поистине громовой голос. По сравнению с ним отец Алексея выглядел очень невыразительно — узкоплечий, с округлившимся животиком, редеющими волосами на темени. Они оба
— Володь, — обращался Жуков к Алёшиному отцу, — вот ты лучше ответь мне, что даёт нам силу жить дальше? Я всё время задаюсь этим вопросом. Вот взять, к примеру меня. Ведь я, собственно, ни во что не верю. Просто привык жить честно, вот и живу честно. Мне временами кажется, что я по инерции какой-то живу. По инерции работаю честно. Может, просто не умею иначе работать? Может, просто нет условий, чтобы я захотел вдруг жить нечестно?
— Нет условий?
— Ну да. Я вот думаю, а если бы такие условия вдруг возникли, то не оставил бы я службу?
— Ну что ты такое говоришь! — воскликнула Галя и толкнула мужа в плечо.
— Мы не так воспитаны, Коля, — ответил Владимир Нагибин и наполнил стоявшую перед ним рюмку водкой. — Тебе плеснуть?
— Давай. Тяпнем ещё. А воспитание, знаешь ли, штука условная. Возьми хотя бы революционеров. Подавляющее большинство их было из дворян, имело прекрасное образование, а вот пошли против режима.
— Режим был гнилой, — встрял в разговор Алёксей, усаживаясь за стол и накладывая себе заливной рыбы.
— Это вас так в школе учат, — Жуков решительно опорожнил рюмку.
— Так Ленин говорил, — парировал Алексей.
— Не всё то правда, что вам рассказывают, — с холодной ухмылкой сказал Жуков.
— Но ведь Ленин… — Алексей посмотрел на него с непониманием.
— Коля, — жена опять толкнула его в плечо, — ты перебрал, что ли? Думай что говоришь!
— Я говорю правду. Дети должны воспитываться на правде. Пусть парень привыкает, — Жуков выпил ещё одну рюмку. — Когда разговор идёт открыто и честно, тема не приобретает вкус крамолы… Ты, Алёшка, вникай в суть разговора, а не за отдельные слова цепляйся.
— Пойдём, что ли, покурим, — громко сказал Владимир, и Алексею показалось, что отец хотел избежать затронутого вопроса.
— Если бы в нашей стране, — продолжал Жуков, — не боялись смотреть правде в глаза, то у нас не появлялись бы диссиденты. Диссидент ведь на что обычно опирается? На то, о чём мы, официальные представители государства, умалчиваем… Замалчивая наши болезни, мы делаем себя идеологически слабее наших противников. И всякая диссидентствующая шваль сразу ощущает себя более уверенно, потому что, указывая на недостатки, они не врут. Они обманывают по-крупному, в целом, но в частностях они правы и на этом строят свою пропаганду… Я бы наших детей отправлял обязательно в поездку по капиталистическим странам, чтобы они поглядели собственными глазами и на шикарные небоскрёбы, и на опухших с голода людей в трущобах. Пусть бы увидели, что такое капитализм!.. Ладно, пошли курить. Лёха, — Жуков глянул на Алексея, — ты куришь уже?
Алексей напряжённо сжал губы.
— Нет, — после небольшой заминки ответил он.
— Врёшь, — засмеялся Жуков.
— Не вру, дядя Коля.
— Эх ты! — Жуков громыхнул стулом, вставая из-за стола. — У нас с твоим отцом профессия такая — уметь с первого взгляда распознавать, врёт человек или нет. А уж тебя раскусить, братец, совсем ничего не стоит. Да и кто в твои годы не балуется сигаретами?
— Я же не по-настоящему, не затягиваюсь! — начал оправдываться Алексей.
— Так ты куришь? — мать всплеснула руками.
— Мила, честное слово, ты просто как малое дитя! — заворчал Николай Нагибин. — От него же табачищем разит!
— Я думала, что это от школьной формы. Там же шпана всякая в туалете курит. Ты же знаешь, что тут за школа — не прежняя, тут совсем другие дети…
— А если не затягиваешься, — остановился Жуков возле Алексея, — то и курить не для чего. Если не куришь, то зачем имитируешь? Кого или что ты изображаешь? Брось эту глупость. Кстати, загляни в холодильник, я тебе сувенирчик принёс, бутылочку кока-колы. Напиток загнивающего капитализма.
— Блеск! — воскликнул Алексей и помчался на кухню. Кока-колы в Советском Союзе не было, но это название было всем хорошо знакомо.
— Клёвая газировка! — мальчик вернулся в комнату, жадно отхлёбывая шипучий напиток прямо из горлышка пузатенькой бутылочки.
— Алёша, где ты набрался таких манер! — мама недовольно покачала головой. Мельком взглянув на круглые настенные часы с золотистым циферблатом, она щёлкнула тугой кнопкой телевизора, экран тонко засвистел, нагреваясь, задрожал бледным пятнышком и медленно проявил тусклое изображение двух дикторов. Начинался вечерний выпуск информационной программы «Время».
— Добрый вечер, товарищи! — уверенно произнёс диктор.
— Алёша, — позвала мама, — ты почему не переодеваешься? Что за мода такая ходить в школьной форме? Давай-ка быстро к себе, сними всё это… Что там у тебя на рукаве? Извёстка? Где прислонился?
Через пару минут Алексей, переодевшись в домашнее, вошёл в кухню и остановился в двери. Жуков и отец стояли спиной к двери у распахнутого окна, из которого нёсся шум автомобилей и грохот трамвайных вагонов. На улице начинало темнеть, и воздух мягкой синевой разливался по их белым рубашкам. Сизый дым сигарет вяло вился над головами мужчин.
— Зря ты так говоришь, — рассуждал Алёшин отец. — Не наше это дело. Мы с тобой не идеологи, мы лишь исполняем волю государства.
— Понимаешь, Володь, если мы будем только исполнять, мы превратимся в таких же сволочей, какими были наши предшественники, работая у Ежова и Берии. Мы обязаны прежде всего думать и говорить правду.
— Но правда такова, что она разрушит нашу страну!
— Если правда так опасна, то она разрушит государство и в том случае, если правду замалчивать. Но правда это не болезнь. Замалчивание правды — вот болезнь! Но любую болезнь можно излечить, когда знаешь её симптомы и причины, — твёрдо сказал Жуков. — Нет, Володь, я уверен, что партия должна менять идеологический курс. Нам не остановить никаким железным занавесом взоры людей, устремлённые на Запад… Мусора слишком много в нашей пропаганде, лжи много… Вот ты объясни сам себе, зачем нужно было создавать в Комитете Госбезопасности создавать Главк, который занимается идеологией, если идеология по-настоящему крепка и надёжна? Но это Главк есть, и мы работаем там! А между прочим, если бы не наше Управление, то на КГБ смотрели бы иначе.