Случайная мама
Шрифт:
Возимся мы долго, и к лучшему: благодаря этому я сплю как убитая. Ну а утром просыпаюсь в бодром настроении. Смотрю на оранжевые цветы, но вчерашней меланхолии нет. Это некоторым можно уже про завещание думать, а у меня полно планов и дел!
– Ир, – заглядывает бабушка в комнату, – ты не забыла?
– Нет, конечно.
Она уходит собираться, а я сбрасываю сообщение шефу о том, что приду сегодня попозже. Не задавая лишних вопросов, он сбрасывает мне короткое «ок». Запомнил за столько лет? Или просто мне доверяет: если отпросилась – значит, для меня это важно.
Через час мы с бабушкой вместе садимся в машину, и я сбрасываю сообщение папе. Бабуля видит и понимает, с кем я общаюсь, но сегодня молчит. У кладбища я покупаю огромный букет красных роз – мама всегда их любила, и мы едем дальше.
Небо сегодня то хмурое, то с выглядывающими лучами, как будто никак не может определиться, что чувствует. Так и я. Не люблю сюда приходить, никогда не прихожу в поминальные дни. Это единственный день в году, когда я здесь появляюсь. День ее рождения.
Мамы здесь нет. Я не хочу думать, что она здесь лежит, не хочу думать, в каком она состоянии. Ее здесь нет. Она в моих мыслях и в сердце.
Папа уже на месте, и, пожалуй, давно. На памятнике нет пыли, в вазе красные розы. Бабушка едва заметно кивает ему и садится рядом на лавочку. А я стою. Стою и смотрю на фотографию мамы – красивая, какая же красивая, и так рано… Ей было всего сорок лет…
– Поедем? – спрашиваю я спустя долгое время молчания.
– Езжайте, – кивает папа, – я еще посижу.
Мы с бабулей уезжаем, а он остается. Столько лет прошло, а для него все равно это больно. Отец у меня довольно видный мужчина, но больше он не женился. Оказывается, такая сильная любовь – тоже плохо.
– Ну что, – говорит бабушка, когда я высаживаю ее у парадного, – сегодня вечером у нас выходной или ты опять куда-то в гости зайдешь?
– Выходной-выходной, – улыбаюсь.
Ну теперь дело за малым, и можно уже на работу. Тем более что клиника неподалеку от нашего ресторана. Я по записи, так что в очереди ждать не приходится. Здороваюсь со своим гинекологом и тут же получаю команду:
– Занимаем места!
– А можно его кому-нибудь уступить? – ворчу я, раздевшись и вскарабкиваясь на самое неудобное место, которое только можно придумать.
Она посмеивается, я настраиваюсь, что это всего пара неприятных минут. Действительно неприятных, она даже зеркало для осмотра берет самое маленькое, а все равно у меня каждый раз ощущение, будто меня изнасиловали, еще и за мои деньги.
Тело после ночи в избушке все еще ломит, поэтому располагаюсь в кресле с трудом и не сразу.
– Ого! – удивляется врач. – А это что за натертости?
– А, – отмахиваюсь, – не обращайте внимания, это я пыталась влезть в джинсы, которые меньше на пару размеров.
– Ну да, ну да, – хмыкает врач. – Пожалуй, дело и правда в размере. Только он был не меньше, а значительно больше.
Ну, пусть думает так. А то даже неудобно: ни мужа, ни ребенка, ни постоянного партнера, хожу к ней уже несколько лет практически девственницей.
– Так, ну тут у нас все хорошо, – комментирует врач, потом берет мазки на анализы и возвращает к жизни своим разрешением: – Слезай.
На этом наш осмотр не заканчивается. Повышенная группа риска, поэтому она исследует мою грудь. Обычно это недолго, но на этот раз она проводит обследование более тщательно. А на некоторых участках задерживается, снова к ним возвращается.
– Что… – выдыхаю я.
И молчу.
Страшно спросить. Страшно услышать. Но еще страшней неизвестность. Прочистив горло, я повторяю:
– Что-то обнаружили?
– Не пугайся так, – говорит она, заканчивая осмотр. – Заметила некоторую зернистость, но так ли это и что это, лучше скажет маммолог. Ты же все равно к нему идешь?
– Да.
– Ну вот и отлично! Да не пугайся так, – повторяет она. – Ты постоянно проходишь проверку, я уверена, что все хорошо.
Я киваю. Одеваюсь. Но о том, как нужно дышать, вспоминаю, только выйдя за дверь кабинета.
Моей маме тоже говорили, что все будет хорошо.
– Вы в этот кабинет?
Подняв голову, вопросительно смотрю на незнакомую девушку. Качнув головой, отхожу от двери и сажусь на мягкий диван. Жарко. Отодвигаюсь, но все равно чувствую, как по спине ползут капельки пота.
Нужно подняться на второй этаж, у меня запись, врач меня ждет. Стираю со лба испарину, бессмысленно смотрю на стену перед собой. В мыслях уже крутится: кому завещать досматривать за бабушкой и за кошкой? Папе? Вряд ли бабушка согласится. А если это будет долго? Если я тоже буду в беспомощном состоянии?
Звонок смартфона заставляет очнуться. Смотрю на экран, не сразу понимаю, что это мой шеф.
– Ира? – произносит он, когда я все-таки начинаю соображать и отвечаю на вызов. – Я помню, что ты отпросилась. Просто хочу уточнить, когда ты будешь. Есть пара вопросов.
Его спокойный голос слегка меня остужает. Осмотревшись, осознаю, что я все еще в клинике.
– Важных?
– Относительно, – отвечает он, видимо не уловив в моем голосе отчаянной надежды.
Я поднимаюсь, торопливо прохожу мимо ресепшен – я занята, у меня разговор. Бросаю взгляд на часы на стене и даю обещание:
– Я буду через десять минут.
Он даже не представляет, как выручил меня этим звонком. Весь день я работаю с таким рвением, что, знал бы шеф, можно было бы точно рассчитывать на премию. Но у меня другой стимул: когда много работы, некогда бояться и думать.
– Ты еще здесь? – спрашивает шеф, заглянув вечером в кабинет.
– Да, тут есть еще кое-что… – Я неопределенно веду рукой. – Еще чуть-чуть задержусь.
Он кивает и уходит домой. А я долго смотрю на экран ноутбука, пока тот не темнеет. День прошел…