Случайная мама
Шрифт:
– Вы так думаете?
– А ты сама разве не видишь, как он тебе рад? Вот так, не бойся его… А теперь сожми ладонь… ну как тебе?
– Вы правда хотите, чтобы я описала свои ощущения? Волосы, конечно, шелковистые, мягкие – тут даже зависть берет, но если бы их было немного поменьше…
– Вот еще! Это естественная красота!
– Но так ведь не очень удобно, смотрите, волосы такие густые, что практически все закрывают.
Тяжелый вздох.
– Снова недооцениваешь. Там еще много чего остается!
– Ну, вам, конечно, виднее…
– Да уж, пожалуй.
– Но у меня вот даже пальцы запутались.
– Это от недостатка опыта. Давай свою руку, вот так… и ничего не путается, все нормально скользит. И смотри, какой сразу эффект! Что теперь одна битва – он явно готов к войне! Главное – вдохновение, как я и говорил.
– Не уверена, что смогу так долго его стимулировать. Если честно, у меня уже устала рука.
– Я придерживаю, практически все делаю сам, а рука почему-то устала твоя, – ворчит он.
– Ну… вы с ним дольше знакомы, у вас свои отношения. Опять же, дело привычки…
– Ладно, я понял.
Тяжело вздохнув, он отпускает мою ладонь.
– Матвей Сергеевич! – раздается у нас за спиной. – Как вам Ликер?
– Видишь же сам: не зашел, – ворчит тот. – Говорил тебе: назови его Виски или Коньяк. Может, он и правда был бы задорней.
Илья, работник конюшни, покаянно вздыхает, но теперь-то что? Три года прошло. Вряд ли этому шетлендскому пони смена имени чем-то поможет. Хоть Иа его назови – ничего не изменится.
– Матвей Сергеевич, – пока Илья, поглядывая на хозяина, подбирается поближе, перевожу внимание на себя, – официально признаю: вам удалось меня удивить. Ликер – самый грустный пони на свете. Надеюсь, он таким стал не после того, как я на нем прокатилась?
– Наоборот. Единственный раз, когда он оживился, – когда ты на него взобралась. Ты так была убеждена, что это скаковой жеребец, что, кажется, он в это тоже ненадолго поверил. С трудом вас поймали.
И вот я уже смотрю на пони другими глазами. Бедняга, никому он не нужен. Красивый, конечно, и все. А ведь и правда, без веры никак.
– Красавец. – Поглаживаю его по роскошной гриве, чуть отвожу в сторону длинную челку. – Ты красавец, ты знаешь? У тебя, наверное, отбоя нет от подружек.
Он косит на меня одним глазом.
– Ладно, хватит, – ворчит Яров, – а то опять проникнется и сдуру попортит мне хороших кобыл.
Теперь моя очередь коситься в сторону пони. Нет, он, конечно, довольно высокий…
– А он смог бы?
– После таких комплиментов?
– Ох, так, значит, он еще и понятливый…
– Илья! – окрик Матвея Сергеевича заставляет крадущегося конюха оживиться. – Уводи уже! И несколько дней глаз с него не спускай.
Я с интересом слежу за тем, как грустный пони уходит вместе с конюхом. И кто из них двоих облегченно вздыхает – вопрос.
– Пойдем, – предлагает Матвей Сергеевич, – покажу тебе отличного скакуна. Надеюсь, комплименты в запасе остались?
В полной уверенности, что никто не перебьет моей симпатии к Ликеру, я иду следом за Яровым. Мы приходим мимо парочки лошадей – я молчу. А когда останавливаемся у третьего стойла, у меня перехватывает дыхание.
Черный жеребец, без единого пятнышка, очень высокий, поджарый, красивая грива, пушистый хвост, взгляд настороженный, бьет недовольно копытом, фыркает. Стихает, только заметив хозяина.
– Он бесподобен, – говорю едва слышно. – Как его зовут?
– Ярость.
– Ему очень подходит.
Матвей Сергеевич открывает дверь и заходит в стойло к животному, а я остаюсь. Наблюдаю. Боюсь. И не могу скрыть восторг.
Конь, который казался злым, неуправляемым и готовым наброситься, доверчиво опускает голову, чтобы его погладили. Смотрю во все глаза, хотя мне и немного неловко: у них явно свои, давнишние, личные отношения.
– Я его жеребенком выходил, – в голосе Матвея Сергеевича появляются непривычно нежные нотки. – Пришлось побороться, чтобы он выжил.
– Знаете, мне кажется, он это помнит…
– Да, – подтверждает Яров, – у них отличная память.
– То есть то, что я вытворяла с Ликером…
Он смеется, а потом манит меня – взглядом, словами.
– Подойди, Ира. Пусть он с тобой познакомится.
Я делаю шаг – Ярость фыркает.
– Не уверена, что он этого хочет, – говорю я и все равно делаю вторую попытку. Приближаюсь маленькими шажками, становлюсь за спиной хозяина скакуна и пытаюсь подмазаться. – Ты самый лучший, самый красивый.
– Согласен. А еще самый добрый и терпеливый, – добавляет Матвей Сергеевич. – Ладно, мне на сегодня комплиментов хватает. Теперь можно парочку для него.
Ну вот и как с ним можно оставаться спокойной? Ни единого шанса. Но он не оставляет мне возможности высказаться. Обхватывает своей ладонью мою и заставляет прикоснуться к черному совершенству.
На удивление, тот спокойно меня принимает. Может, потому, что я лепечу ему всякие нежности. А может, потому, что Матвей Сергеевич так и стоит рядом со мной, как живой щит.
– Выговорилась? – спрашивает он меня спустя какое-то время. – Пойдем, прокачу тебя.
Я с сомнением смотрю на скакуна. То, что он спокойно стоял, пока я тоже стояла, совсем не значит, что он будет вести себя так же, когда я решу посидеть. Тем более что посидеть у него на спине.
Но, поймав на себе взгляд Ярова, почему-то не хочу признаваться в маленькой трусости.
– Может, мне нужно во что-то переодеться? – тяну время. – Ведь когда сидишь, нужно раздвигать ноги… А я в платье.