Случайная невеста для олигарха. Любовь рядом

Шарм Элли

– Я знаю, милая! Девочка моя…

Это обращение - последняя капля. Я тоненько по-детски жалобно плачу с закрытыми глазами. Безропотно позволяю обхватить себя под коленями, и уже через мгновение я на руках у своего мужчины. Раздавленная, выпавшая из реальности, выжженная до пепла…

– Кто сказал?!
– грудь Давида быстро вздымается то ли от злости, то ли от другого не менее сильного чувства, - Я же предупредил! Где врач? Как, еще не приехал?

Утыкаюсь носом в рубашку Давида. Мне кажется все, что происходит, какой-то страшный сон. Мне не

хочется слышать все эти противные голоса. Все, что мне хочется, чтобы меня разбудили и сказали, что все приснилось. Язык совершенно не слушается.

Их больше нет… Мама… Как же так?! Почему ты

оставила меня?! Ты клялась, что больше так не поступишь. Пожалуйста, не бросай меня. Мне так страшно! Качаюсь на волнах опустошения и забвения, пока Давид несет меня куда-то. В гостиную? В спальню? Да какая разница?! Уже ничего не имеет никакого значения.

Глава 21

Мирьям

Три дня спустя

Замираю возле двери в кабинет отца.

Медленно прикрываю глаза, прикасаясь лбом к прохладной поверхности гладкого дерева, из которого сделана створка. Никак не могу заставить себя нажать на ручку и войти. Поворачиваюсь спиной, прижимаясь лопатками к двери из массива беленого дуба.

Не знаю, как только выдержала похороны.

Я не проронила ни одной слезинки на панихиде, лишь отчаянно цеплялась за руку Давида, словно утопающий за спасительный круг. Мне казалось, если я уберу пальцы с его локтя, то небосвод тут же обрушится на мою голову.

Мне не хотелось смотреть на всех присутствующих людей в черных одеждах, так похожих на каркающих соболезнования ворон. Я безошибочно видела на их лицах болезненный интерес.

Бедная девочка…

Держись, Мирьям…

Соболезную…

Эти и сотни аналогичных слов раздавалось со всех сторон. Я слышала все и чувствовала фальшь в этом сочувствии. Поэтому просто отражала от себя, словно зеркало, так же, как и не менее наигранные слезы «друзей» родителей и партнеров по бизнесу. От всего этого меня воротило так, что пару раз стошнило прямо на пол в уборной.

Именно Давид помог мне подняться, именно Садулаев Давид умыл и прибрал, пусть не умело, но безгранично терпеливо, мои длинные нечёсаные волосы в хвост. Только он по-настоящему переживал со мной мое горе, только благодаря ему я собирала себя вновь и вновь по кусочкам, чтобы достойно проводить родителей в последний путь. Видел меня зареванную, с красными глазами, в отчаянии грязно проклинающую небеса за то, что забрали так рано родителей.

Видел и смиренно стоящую на коленях, обращенную лицом к Богу с молитвами помочь пережить страшное горе.

Сильнейшую поддержку я получила и от Динары Исаевны, и от отца Давида. Они взвалили на свои плечи все аспекты, связанные с рабочими моментами. Пока мать Давида занималась организационными моментами, Мансур Шамилевич пытался отрегулировать все вопросы, связанные с отельным бизнесом.

А я… я просто пыталась выжить. Восемнадцатилетняя девочка, на которую внезапно обрушилась

жестокая реальность. Теперь я сирота.

Провернув по часовой стрелке круглую ручку, толкаю дверь вперед.

Такой родной запах сандала и скандала мгновенно окутывает меня, словно объятиями. Запах отца. Я словно наяву вижу себя…

…мне пять лет. Я сижу на небольшом стульчике возле стола из красного дерева и что-то вывожу зажатым в непослушных пальчиках цветным карандашом прямо на ведомостях отца.

– Мирьям! Ты что натворила?! – испуганный голос матери.

– Не трогай ребенка, Оля, – сердится отец.
– На кой я секретаря держу? Еще распечатает. Рисуй, дочка. Вот тебе желтый, нарисуй солнышко….

Качаюсь из стороны в сторону, обхватывая себя за плечи. Кусаю губы. Другое воспоминание уже на подходе и жалит в самое сердце.

…разодранное колено саднит, когда неловко падаю, выходя из машины.

– Папа, больно, - я со слезами на глазах смотрю в бородатое хмурое лицо отца.

Он опускается на колени - прямо на землю, не думая о цене своих брюк, наклоняется и дует на ссадины, не стесняясь ни водителя, ни многочисленных уличных зевак.

– У собаки заболи, у кошки заболи, а у Мирьям не боли, - совершенно серьезно говорит бородатый кавказец, а для меня просто папочка.
– Данил, беги в аптеку, нужны пластыри…розовые? – карие глаза отца обращаются ко мне - темноволосой малышке с двумя смешными хвостиками.

Шмыгаю носом.

– С «хэллоу китти», папочка.

– С китти… как ее там…? Понял?!

– Понял, Руслан Таирович.

– Больно, папа… - мои слова повисают в воздухе, заключенные в четырех стенах кабинета, так и оставшись без ответа. – Пап, так больно!

Тишина неумолима. Больше отец никогда не ответит мне.

…в кабинете для тебя подарок.

Бесшумно ступая по мягкому ковру, подхожу не смело к столу отца. Небольшая черная коробочка. Беру ее в руки, словно это бомба замедленного действия.

Вялая безжизненная улыбка дергает уголок губ, когда я вижу цепочку с фиолетовым крупным агатом.

Запомнил.

А ведь я про нее говорила год назад. Крепко сжимаю подвеску в кулаке.

Когда я уже хочу покинуть кабинет, боковым зрением замечаю на краю стола аккуратно сложенную стопочку документов. Не знаю, чем я руководствовалась, когда подошла ближе, но уже через минуту бледная, как смерть, заливаю бумаги слезами.

– Спасибо, папа! Спасибо. Это лучший подарок.

Губы дрожат, когда я понимаю, что здесь все необходимые документы для того, чтобы… удочерить меня. Он хотел, чтобы я стала Юсуповой, но опоздал.