Случайные связи
Шрифт:
До книжного они шли бок о бок, не произнося ни единого слова. Молчание уже становилось невыносимым. Никакие слова не приходили в голову. Тристан придвинулся поближе, чтобы посмотреть на ее реакцию. Она показалась ему красивой. Но не той общепринятой, подавляющей красотой, а какой-то едва уловимой, хрупкой. Спорной.
Любая встреча сама по себе маловероятна. А то, что встреча произошла на улице, совершенно случайно, донельзя обостряло влечение, сразу возникшее у Тристана к этой девушке. Почему она? Почему она, а не другая?
И почему он?
А ведь он ровным счетом ничего не сделал, чтобы заслужить право влюбиться. Да уж, определенно, одному Богу ведома справедливость.
8.
Стоило Тристану выйти на улицу, и он тут же влюблялся. Но порыв, толкавший его в женские объятия, на самом деле не имел ничего общего с банальной жаждой наслаждения. Он скорее происходил из постоянного желания познания границ возможного; из упоения своей властью, большей, чем просто власть над людьми; и наконец, из волнения, сродни тому, что испытывают туристы.
Женские тела неотступно притягивали к себе всю силу его желания, бесцельно растрачивая его юношеские силы. В двадцать девять лет в нем еще было что-то от подростка. Он мог показаться недоверчивым, угрюмым, жестким, однако его красота побуждала к безотчетному поклонению, и люди легко подпадали под это дьявольское очарование, за которое все можно простить.
Но тогда, в первую ночь, ему показалось, что он прикоснулся к чему-то неизведанному. Отдаваясь, она не двигалась, с трепетом ожидая, когда он возьмет ее, когда все случится. Ему самому пришлось раздевать ее, сама бы она не стала этого делать. И, когда все кончилось, ему вдруг показалось, что он заметил у нее на глазах слезы. Плакала ли она? Возможно, ему привиделось? Может, он сделал ей больно? Подобная чувствительность могла бы разозлить его, но он был скорее взволнован, растроган. Тогда, по этим слезам, которых, возможно, на самом деле и не было, когда будущее страдание еще не коснулось ее, он понял, что Амели принадлежит к числу самых прекрасных женщин — тех, что сделаны из стекла. И еще он понял, что эта хрупкость способна волновать.
Внезапно прежние любовницы, кричавшие во время оргазма, с лицами, искаженными от наслаждения, показались ему вульгарными, отвратительными созданиями. Плача вот так, перед ним, Амели превратилась в ребенка, дитя, которое он должен защищать. От чего именно, он и сам толком не знал. Но отдал бы все за эту женщину, которую знал всего несколько часов.
Тристан смотрел на нее спящую, и, хотя она ничего не слышала, сказал ей на ухо, что любит ее, сам не понимая значения этих слов, не зная, что уже попал в ловушку, из которой не выбраться, ловушку умиления, и что был непростительно смешон.
9.
На самом деле все произошло не совсем так. Оказалось, что польский книжный магазин закрыт. Амели не подала и виду сожаления. Еще раз пожала плечами. Они молча смотрели друг на друга. Настала пора расставаться. Она сделала какое-то удивительное движение, едва уловимое, и Тристан вдруг понял, что она собирается уйти. Удержать ее? Он хотел было ей что-то сказать, но, не сумев уловить настроение момента, так и не придумал что. Вот она уже благодарит его, вот готовится исчезнуть окончательно, и по непонятной для него самого причине ему хочется удержать ее, как обыкновенно хочется удержать любую. Но что же ей сказать? Именно в тот момент надо было попытаться что-то предпринять, но он ничего не сделал. И тогда она ушла, превратившись в один из призраков встреченных на улице женщин, которые на мгновенье заставляют забыть обо всем на свете.
Прочла ли она это в его взгляде? Этого не узнать. А значит, не узнать, когда именно началась эта история. Может, история начнется три недели спустя, когда в один из вечеров Амели войдет в огромную квартиру. На ней летнее платье, в руке бокал, играет тихая музыка. Тристан тут же узнает ее издалека: женщина из польского книжного. Она делает вид, что не замечает его. Из своего угла он следит за ней, долго пытается поймать ее взгляд. С ней вместе другая девушка, которую он не знает.
Что же было дальше? Сегодня он помнит лишь то, что они ушли вместе. Если они разговаривали, что же он ей сказал? Он уже забыл. Во всяком случае, говорила она мало, а ее глаза постоянно ускользали, казалось, их манит в дали, недоступные другим. Когда ей задавали вопрос, она молчала некоторое время, прежде чем ответить, словно ей казалось странным, что этот мир изредка взывает к ней. Затем отвечала, еле слышно, спокойно, и сразу создавалось впечатление, что, наверно, лучше было бы помолчать, ничего не говорить, не нарушать ее свободы, не вторгаться в ее тайный мир. Никакой враждебности. Никакого раздражения. Просто она не из этого мира. Ее зовут Амели.
После вечеринки они пошли к нему. А через несколько недель непостижимым образом она уже стала частью его жизни. Вот и все, что мне известно.
10.
Начала любовных историй часто похожи на волшебство. На самом же деле это самый важный и ответственный момент. Вот почему я и начинаю с этого. Именно здесь все решается раз и навсегда: намечаются роли, устанавливается соотношение сил, любовниками заключается негласный договор о взаимных обязанностях, ни один пункт которого в дальнейшем пересмотру не подлежит.
А посему первое умиление Тристана, вызванное хрупкостью Амели, вовсе не так уж безобидно. Он смотрел на нее, красивую, похоже, спящую, и она уже была для него не просто анонимной «очередной победой». Он был почти уверен: она только что плакала. Кстати, у нее слегка потекла косметика. Он провел рукой по ее щеке, и на его пальце осталось черное пятнышко, ничего не значащее, ровным счетом ничего. Но ему захотелось придать этому какой-то особый смысл. Он увидел в этом поэтический символ того, что в его руках слезы этой женщины, а значит, он здесь, чтобы защищать ее. Но он и не подозревал, что этот черный след станет чернилами, которыми в том самом негласном договоре отныне записано, что Амели будет слабой и ее слабость будет его волновать. А еще там записано, что чем слабей она будет, тем сильней он станет любить ее.
На следующее утро Амели разглядывала себя в зеркале ванной комнаты. Она включила воду, чтобы снять линзы. Из-за того что оставляла их на ночь, глаза покраснели. Одного взгляда в зеркало было достаточно, чтобы заметить, что тушь потекла. Никогда нельзя спать с линзами. Она открыла шкафчик, чтобы взять ваты и снять макияж, и вдруг наткнулась на спрятанную за разными тюбиками баночку крема для лица. Она тут же бросилась ей в глаза, потому что у нее дома была точно такая. Кому же она могла принадлежать? Быть может, другой женщине? Сияние ее зеленых глаз потухло. Она вдруг поняла, что совсем не знает мужчину, с которым провела ночь.
Эта безобидная баночка, как ей казалось, свидетельствовала о присутствии другой и лишала ее надежды быть единственной. Были ли в его жизни другие женщины? У нее возникло чувство отвращения при мысли о том, что она, быть может, одна из многих. Вообще она не любила других женщин. Она их боялась. Они казались ей злыми, вульгарными, безнравственными, дурами. Тут с ней невозможно не согласиться.
Зато она не догадывалась, что эти досадные черные разводы под глазами — чернила, которыми в том же договоре записано, что она станет подозревать Тристана в изменах, что это будет печалить ее и что она тут же будет стыдиться своей печали.