Слуга 3(трех) господ
Шрифт:
— Алекс! Как джентльмен джентльмену, я советую с нами сотрудничать. Не пожалеете, не останетесь внакладе. Нет, серьезно. Вы, как я вижу, молоды, и потому должны уяснить кое-что: неважно, насколько вы умны или хитроумны, это ничего не стоит, если за вами нет силы. Силы в широком понимании этого термина. Это может быть частная армия, телохранители или еще кто-то, государство. Сила солому ломит. Сила всегда выигрывает. И не надо быть шибко умным, чтобы понять, что когда вам предлагают, лучше оказаться на стороне сильного, то есть победителя. Вы согласны? У вас ведь нет выбора. На везение не рассчитывайте.
— А вы сами уверены?
— Практически, да… На сто процентов. Или на 90… Впрочем, может, и 50, если моя догадка в отношении вас подтвердится или меня неверно информировали.
Любой состоявшийся журналист, который вдруг вообразит, что ему море по колено, что перед ним светлое будущее и карьера, либо полный идиот, либо инструмент в руках власть предержащих. На самом деле у него всего лишь голова на плечах, и эта голова обязана думать, не поступаться нигде и никогда собственным мнением, чтобы не стать бумагомаракой. К литератору это тоже относится в полной мере. Я усвоил
— Полагаю, Алекс, и повторюсь: мы найдем с вами общий язык. Мы — единомышленники.
— Вы это серьезно?
— Ну как же… Наша деятельность на международной арене, — надеюсь, вы разделяете это мнение, — базируется на благородных принципах, и одним из них, краеугольным, если не возражаете, является мирное сосуществование. Мы не агрессоры, но всегда дадим сдачи, если потребуется.
— Это как в песне поется: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…»
— Именно. И хотя нам иногда приходится прибегать к насилию, делаем мы это исключительно для обороны, в целях обороны. Это справедливо, вы не находите?.. Да, на нас лежит ответственность за мирный труд и сон простых людей, не побоюсь пафосных слов. И во имя великой цели порой приходится делать грязную работу, разгребать авгиевы конюшни человечества. А как прикажете? Чистоплюйством и белыми ручками порядок на планете не наведешь.
— А как с моралью? С библейскими заповедями? И мне почему-то кажется, что вы пытаетесь вызвать во мне «стокгольмский синдром».
— А… Это когда жертва проникается симпатией к своему мучителю? Ну что вы, право… Какая же вы жертва? Вы — доброволец, волонтер. Да и я, если подумать, вовсе не мучитель, не Карабас-Барабас.
— Вот спасибо, а то я было подумал…
— Дорогой мой, рассуждать о морали, когда дом горит, когда надо действовать решительно, чтобы победить Зло? Увольте… Это как сравнивать теорию с практикой. Я бы даже сказал, что во время войны — а война, согласитесь, идет — нет времени рассуждать о нравах и методах. Либо вы на щите, либо враг. Другого не дано. Я говорю вам: мы обязаны действовать жестко и безжалостно. Все на алтарь победы! Все средства хороши… Послушайте, едва ли нам сейчас стоит философствовать. Наша работа — командная работа. Раньше думай о родине, а потом о себе. Интересы страны куда важнее интересов и свобод отдельной личности при любом общественно-экономическом строе. Вот почему для нас, разведчиков, избранных, готовность к самопожертвованию так важна и почетна. Хотите возразить? Моральный кодекс строителя коммунизма, светлые идеалы… «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в меня камень…» Так в Библии? Иисус молодец, поставил на место фарисеев. Наше поведение, — и ваше, и мое, — тоже вряд ли безупречно, признайтесь.
Иванов опять улыбнулся.
— Не отпирайтесь, Алекс, я знаю, в глубине души вы тоже так считаете.
— И считайте себе на здоровье. Только я здесь при чем?
На Востоке говорят: не раскрывай рта, пока тебя как следует не попросили. Я решил следовать этому мудрому правилу. Иванов, однако, продолжал, как бы не замечая моих реплик, порядком ему уже, судя по всему, надоевших.
— Скажите мне, только честно, вам не надоела игра в шпионов? Простите, если я задел ваши чувства. Просто так бывает, что человек устает. От всего. Как в материаловедении, знаете, усталость металла. Вы ведь в институте, мы знаем, проходили материаловедение? В один прекрасный день вам становится на все наплевать. Если еще не наступил дедлайн, мы в ближайшее время обсудим с вами наш проект, наметим контуры взаимовыгодного сотрудничества, которые, прямо скажем, принесут вам неплохие деньги. Вы ведь нуждаетесь в деньгах, так? Все мы смертны и нуждаемся в валюте. Не притворяйтесь.
— Благодарю, но не в деньгах дело.
— Конечно, конечно… Другого ответа я от вас и не ждал. И все же, если вы не против, если нет аргументов против и вы совершенно уверены, что ваш потенциал не исчерпан… Мы оба сейчас не в том положении, чтобы все усложнять, — миролюбиво заключил Иванов.
— Я жду конкретных предложений.
Иванов пытался проверить себя: не ошибается ли насчет меня? Это прямо таки читалось в его глазах. Иванов прикидывал мои возможности: сколько стою, сколько потяну? Чем можно привлечь, чем напугать? Можно ли доверять? Вдруг что-то скрываю под маской напускной бравады. Что, наконец, знаю, каков кругозор? Не придерживаю ли козырей, чтобы продаться подороже? На это ничто однако не указывало. Я не блефовал, вел себя естественно, не зарывался, но Иванов как резидент, как Мастер Ложи, рисковал и обязан был учесть все варианты и остановиться на единственно верном. От его ставки зависел успех всей операции. Да и его карьера, судьба, наконец, также зависели от решения, которое предстояло принять. Иванов не был новичком и прекрасно знал правила игры. Успех — ты на коне, промахнешься — тебя ждет возвращение на родину и ссылка, в лучшем случае, в тмутаракань, а то и допрос с пристрастием в подвалах секретной тюрьмы. Предшественник закончил именно так. Сложная страна, что и говорить. Сплошь одни евреи, с небольшой прослойкой русских и арабов.
Принято было считать, что евреи, там, где они родились и выросли, служат отечеству верой и правдой. Вон, сколько их было возле Петра Первого, да и потом. Взять революцию и предвоенные годы. Иванов сталкивался с людьми, которые переживали внутренний кризис, связанный с идеологическим крахом, переломом в сознании: вот была власть Советов — и надо же, где она, покажите мне ее… тю-тю? Люди теряли веру и не было, казалось, сил, чтобы найти новую опору в жизни, дабы не предать убеждений, а вместе с ними — родину. Многие находили утешение в алкоголе, другие переходили на сторону идейного врага, третьи залегали на дно, как подводная лодка, чтобы никто не потревожил. Но даже те, кто с восторгом воспринял новые времена, когда можно было брать свободы столько, сколько унесешь в кармане, даже они, исполненные новых надежд и видящие перед собой зияющие высоты, чурались предательства. Это было табу: ни при каких обстоятельствах не разглашать ничего из того, что составляло тайну за семью печатями. Смысл этой ситуации отлично понимал и Иванов, и я. И не зная друг друга по прошлой работе, мы, естественно, не доверяли друг другу. А коли не доверяли, то и солгать не было бы большим грехом. Да и не то, чтобы даже солгать, утаить или неправильно оценить те крупицы информации, что удалось бы раздобыть. Информация в шпионском ремесле — это факты, на которых строится политика и экономика, прогнозируется курс государства и вызовы со стороны врагов.
— Вижу, вы полны сил и уверены в себе. Таким вы мне нравитесь… Алекс, я знаю о вас больше, чем вы думаете. Здесь вы агент под прикрытием. Вы хороший офицер, верный долгу. Но можете уйти со спокойной совестью, я вас не держу. Напомню: это вы пришли к нам, ко мне, точнее. Так вы готовы выполнить свой долг или свяжете свою судьбу с теми, кому нельзя доверять? Выбор за вами. Решайтесь. Что ж… Молчание сочту за знак согласия. А теперь позвольте пригласить вас к столу. Формальности в нашем деле важны, их надо соблюдать. Но всему свое время. Делу — время, а потехе — час, так, кажется, говорят у нас дома? Я знал, что вы в конце концов поступите по совести. Соблаговолите пройти со мной в мой кабинет, пока не все еще собрались, а потом я вас представлю братьям… Прошу…
Прийти, точнее, отправить меня сюда без подстраховки одного, наобум лазаря было если не ошибкой, то чем, неумной провокацией? — вот уж нет, «операцией внедрения». И я на это согласился… И я был рад разглядеть тебя вблизи, Борис Иванов, и не радуйся раньше времени, осел, что смог меня завербовать, подумал я про себя. То есть, конечно, не про себя, а про него. Ну, вы поняли… В этой работе нельзя быть джентльменом. Политика и разведка — грязное ремесло. Я шел по безлюдным улицам, вдыхал вечерний воздух, и был практически счастлив. Ты только что прошел серьезный экзамен, несмотря на то, что мог погибнуть. За это надо выпить!.. Мы иной раз попадаем в ситуацию, когда возникает непреодолимое желание рискнуть: а, мол, была-не была… Но недаром Дзержинский предупреждал: у чекиста должна быть холодная голова. Риск должен быть осознанным, чтобы ты был уверен в успехе общего дела, а не надеяться, что тебе подфартит. Трудно предвидеть последствия своих действий и поступков, но одно правило нужно соблюдать неукоснительно: риск должен быть рассчитан и оправдан. Что ж, господа! Игра началась, ставки сделаны, и если вы не собираетесь меня прикончить, я пойду, пожалуй...
Глава седьмая.
Агент-нелегал зачастую вынужден играть в спектакле, поставленным другим человеком, режиссером, причем, роль, которая совсем не обязательно ему нравится. И играть неизвестно для кого: для себя или окружения. Играть ежеминутно, в условиях, когда зрителя нет. Поэтому успех зависит от навыка, опыта, подготовки и природной склонности к перевоплощениям. Нелегал — не престижитатор, глотающий шпаги или изрыгающий огонь, от него это не требуется. Он не работник бродячего цирка: по морям-по волнам, нынче здесь, а завтра — там. Он оседлый житель какого-нибудь местечка. Главное для него — вжиться в образ, обмануть тех, кто проявляет к нему «профессиональный» интерес. Мимикрия — это средство самозащиты, как у хамелеона. Он должен контролировать свои естественные эмоции и реакции и ни в коем случае не «раскрываться»: по обстоятельствам притворяться либо идиотом, либо выпускником Гарварда, уметь втереться в доверие и соблазнить, показать всем, какой он примерный муж или — наоборот — жуткая заноза в заднице, но так, чтобы это не бросалось в глаза и принималось окружающими без желания задать уточняющие вопросы. Слиться с окружающей средой, как прекрасно справляется с этой ролью хамелеон. А навязчивая идея, что за тобой следят? Как быть с этим? От этого просто не отмахнешься. Автомобиль под окнами под разными номерами, но с одинаковой замаскированной антенной на крыше. Люди на скамейках в парке, уткнувшиеся в газеты, забывающие перевернуть страницу. Одного этого достаточно, чтобы бросить все и бежать, куда глаза глядят. Жизнь в оболочке требует недюжинного психического здоровья: даже на отдыхе, оставаясь наедине с собой, нелегал остается личностью в маске, которую ему смастерили специалисты Центра, и которую он вынужден надевать даже во сне. Естественное поведение возведено в своего рода искусство. Если ты счел противника за неудачника, возникает естественный вопрос: зачем ты тратишь на него свое драгоценное время, а твое время, между прочим, это деньги налогоплательщиков.