Слуга господина доктора
Шрифт:
Кроме того поэтесса всегда бывала влюблена в один и тот же соматический тип: то и дело она появлялась с сообщением о “высоком блондине с огромными миндалевидными глазами”. Надо полагать, что Мамихина неважно различала блондинов и не вполне вдумывалась в смысл слова “миндалевидный”, потому как в превосходном числе все ее влюбленности были чередой прыщавых уродцев. Впрочем, Варя в минуты раздражения, равно как и Марина в рассудительности ночных бесед выводили, что Мамихина отнюдь не настолько влюбчива, как зарекомендовала себя, а скорее горделива и коллекционерка – легион миндалевидных блондинов был необходим для соблюдения сладкого реноме половой разбойницы.
Красавцы
– Алло, Дима? – звонила она незадачливому юноше, – это Света.
– Какая Света?
– Это неважно. Давай встретимся?
Как правило, ей отвечали “нет”, что нисколько не умаляло ее пыла.
– Так, ты отвечай по порядку: “да” или “нет”.
– Нет, – мямлил собеседник.
– Я что-то не поняла. Так “да” или “нет”?
– Нет!.. – извивалась жертва.
– Та-ак, – с наслаждением длила муки Мамихина, – ты не юли. “Да” или “нет”?
Она неизменно добивалась своего – во всяком случае, так явствовало из ее слов. Надо, конечно, учитывать, что другой вруши, количественно равной Мамихиной, Смоленка не знала. Мамихина врала самозабвенно и всегда, не затем, что имела при этом какую-то цель – она врала маниакально, упиваясь самим моделированием лжи. Уличаема она бывала неукоснительно, потому что в вымысле не знала различия между правдоподобием и фантастикой. Видя, что к ее рассказам теряют интерес, Мамихина подбавляла жару. Так, по ее словам, с одним из миндалевидных приобретений она подобрала на улице ящик с наручниками и понесла его в укромное место, но при этом уронила, так что ящик отдавил молодому человеку ногу. Тот, рассвирепев, выхватил наручники и кинул ими в Мамихину, но она ловко увернулась. Не теряя самообладания, Мамихина вырвала две пары наручников и швырнула ими в красавца. Тот, увидев, что военные действия начаты, выхватил три пары наручников... Кончилось, по-моему, тем, что он приковал Мамихину, как Прометея, всеми наручниками к забору и грубо овладел ею под щебет соловья (Мамихина была не чужда сентиментальности). Потом Мамихина чудесным образом отковалась, а наручники все растеряла в темноте. А дальше...
Мамихина никогда не заботилась о развязке своих историй, потому что ее всегда останавливали прежде.
Послужной список Мамихинского эроса не исчерпывался безликими (преимущественно умозрительными) красавцами. Известно, что в свое время, уже весьма давнее, и она и Чезалес, ее ближайшая подруга и конфидент, обе влюбились в молодого психолога Павлова, арбатского христосика, воспитанного на Ремарке. Они познакомились с ним на каком-то психологическом тренинге, где Павлов – в буйных кудрях и с действительно миндалевидными глазами – выступал педагогом. Он был самовлюбленным импотентом, но в любовном кураже на это не обратили внимания. Чезалес страдала пассивно, Мамихина от отчаянья вышла замуж за павловского друга, унылого поэта и переводчика Вову Коломийца и немедленно родила ребенка на злобу Павлову, который, как и можно было предположить не будучи Мамихиной, не обратил на это внимания. Роды прошли как-то неудачно, на почве чего у нее развился рассеянный склероз – болезнь неизлечимая и даже полагавшаяся смертельной до последних времен. У Мамихиной стали отказывать ноги и временами, как думали новые знакомые, мозги. Но старожилы Тюхиной биографии утверждали, что умом болящая отроду крепка не была, хотя и дурой ее назвать было неловко, чаще ее называли “балда” или “дурында”, то есть ласковыми эвфемизмами.
Последние
– Я не поняла, вы готовы заключить с нами контракт?
– Нет.
– Так, давайте по порядку. Так “да” или “нет”?
Вот к ней-то, к этой Мамихиной, мы и отправились вчетвером – Чезалес, Варечка, я и Даня.
Из отчета Светланы Мамихиной
Часто бывает так скучно. Сидишь и думаешь, чем бы наполнить вечер. Но броситься на поиски “смысла” – извините.
В один из таких вечеров раздается звонок в дверь. Это были друзья – Варечка, Мариша, милый друг Сенечка... “Ой, – сказала я себе, – а это что-то, возможно, интересное...” В дом позади всех вошел некий персонаж с на удивление красивым лицом и вообще – ничего. “Мамихина, – сказала я себе, – возможно, что-то будет”.
Мы все идем на кухню, усаживаемся пить чай (или что-то еще) и ведем непринужденную, легкую беседу обо всем и ни о чем (в общем, не помню я уже, о чем). Я посматриваю оценивающе на персонажа – персонаж смущенно опускает голову и краснеет. “Ого, – сказала я себе, – А это даже забавнее, чем я думала!” Принимаю “боевую стойку” (ну, в шутку пока):
– Простите, а как вас зовут?
– Даниил.
Все хором:
– Даня Стрельников!!
Персонаж неестественно смеется.
– А я Света Мамихина или просто Тюха! Будем знакомы!
Кладу руку ему на коленку и смотрю в глаза со значением. Даня пытается улыбаться непринужденно, но что-то его явно тревожит. Мариша вперивает в меня укоризненный взгляд:
– Мамихина, оставь мальчика. Выбери для охоты другую жертву.
– Ох, Мамихина, Мамихина... – говорит тут же Великолепова проникновенно.
Тут же включается Сенечка, как кажется, восторженно:
– Да уж, Мамихина, наслышаны мы про ваши подвиги, наслышаны.
(То есть, все с удовольствием поддерживают мою игру. Ура!)
– Да, я вчера познакомилась со статным “персонажем”... – рассказываю о себе какую-то байку, полуправду-полувымысел, довольно эпатирующую, с дальним прицелом. Все смеются, бросают фразки типа: “Ну, Мамихина, ты в своем репертуаре”. Даня Стрельников все ниже и ниже опускает голову, натужно смеется и нервно перебирает пальцами.
– Арсений, – говорит он, – не будете ли вы так любезны показать мне, где здесь туалет?
«Ого, – сказала я себе, – мальчик как-то проявился”, – и вслух уже произнесла:
– Пойдемте, Даня, я вас провожу.
– Ой, нет, лучше Сеня. Я вас боюсь!
«Оп-па! – сказала я себе, – Интересно – это игра, или он действительно застремался? Это мы выясним эмпирически”.
– Ну что ж, Даня, пойдите по коридору до упора и налево. Не буду я вас сопровождать. Не заблудитесь.
– Спасибо.
Даня уходит.
– Мамихина, не пугайте мальчика, – говорит Арсений приглушенным голосом, – Он еще не адаптировался. Ему неловко.
Даня возвращается. Я решаюсь на артиллеристскую атаку.
То, что я делала дальше, само по себе достаточно банально (я клала ему ноги на колени, почесывала спину, делала массаж плеч, кормила из ложечки мороженым и т.п.), но интересно не это. Персонаж – должен же он был понимать, что это игра – он даже подыгрывал, но совсем не интересно, как будто он... говорящий манекен. Слово найдено! Все стало на свои места. Манекен – это был манекен. Я-то все терялась, кого же он напоминает...