Слуга злодея
Шрифт:
Отечественный гений сопровождал великого князя в его инспекциях по Сибири. От русского духа у великого князя делался насморк и случалась ипохондрия, но архангельского мужика он принужден был взять с собой, ибо лучше оного никто богатств сибирских не разумел. Ломоносова, же в свой черед, от неметчины хватала костоломица, однако наследником престола он, изрубивший однажды всю мебель в Академии наук, манкировать никак не мог. Так и влеклись они по всей Сибири — бык и осел в одной упряжке.
Мирон Черепанов махнул машинисту остановиться.
— Кузьма, сходни! — не оборачиваясь, вполголоса сказал за спину господин в медвежьей шубе.
Из саней как бы сам собой выпал екатеринбургский медный рубль, и сей господин, повелительно выставив перед собой руки в красных кожаных рукавицах, по-царски ступил на него, а потом уже и на дорогу. Сошествие его к паровой телеге Черепановых выглядело много отменней, нежели у Ломоносова.
— Сопровождать его превосходительство в Нижнем Тагиле приставлен! — сказал он Мирону со всей значительностью и, оглянувшись на Ломоносова, добавил: — А также делать необходимые пояснения. И записывать просьбы.
Ломоносов, проделывая в черном снегу белые пещеры, уже шагал к чугунной дороге.
— Дыра? — спросил он, наклоняясь под брюхо парового котла, откуда капало.
— Конденсат, — сказал Мирон.
Ломоносов потрогал пальцем, попробовал на язык.
Он обошел паровую телегу со всех сторон. Она была великолепна. Безупречные круги чугунных колес, отлитых в самых приличных формах и на вид невесомых, золотистая обшивка парового котла из отменных кедровых досок, бронзовая, сияющая на солнце верхушка трубы.
А главное, что было удивительно, машина пыхтела, яко живая, и находилась в нетерпении сейчас же двигаться!
— Изрядно! Зело изрядно!
Ломоносов опять попробовал конденсат на вкус.
— А если заправить паровой котел бражкой? — он поглядел на Мирона и пошел осматривать прицепные тележки.
— Дворянин Вертухин! — сказал господин в медвежьей шубе и предъявил Мирону аглицкий паспорт.
Мирон, не только знавший одно аглицкое слово: Stefenson, но и лично знакомый с человеком, оным словом обозначенным, заробел. Как бы в шпионы не записали.
Он снял шапку и слегка поклонился, правда, еще в сомнении, правильно ли делает, достаточно ли весу у аглицкого паспорта, дабы в мороз шапку перед ним ломать.
— Его высокопревосходительство великий князь Павел Петрович прослышал, будто от твоей пароходки птицы наземь падают, — сказал Вертухин. — Ворона свалилась в трубу сапожника Кожеедова, и от сего происшествия большой пожар приключился. Говорят, она выскочила из трубы и с горящим хвостом на соломенную крышу села. Верно ли?
Мирон молчал, убитый чистой правдой, и спрятал шапку под мышку. Жареную на соломе ворону он своими руками подал бродяжкам на ужин, но те добром не преисполнились и слухи разнесли злые.
— Только ради славы отечества! — сказал он наконец.
— Ты в дураки нас вводишь, — возразил Вертухин строго. — Куры от твоей пароходки доднесь не могут нестись. И еще неизвестно что снесут. Разве это славы отечества ради? Да они после сего происшествия никого, кроме врагов России, взращивать не будут!
Мирон Черепанов, как и его отец Ефим, силен был только в механизмах, а в курах мало что понимал. Но и оставить их без внимания не мог.
— Поршни несмазанные! — сказал он. — Кривошипы!
— Демидов в Италии, куры без яиц, коровы без молока… — Вертухин подступил ближе к Мирону. — Петухи начали кудахтать… Заводские людишки волнуются, как бы несчастья не вышло. А тут великий князь приехал. Заводские составили челобитную и завтра ему подадут. Я сведал с утра — у ворот опять толпа собирается.
Лицо у Мирона стало серым, как тагильский снег. До него дошли слухи, что императорский двор купил для железной дороги в Санкт-Петербурге стефенсонову пароходку, а их паровую телегу без внимания оставил. Теперь, после злосчастий в Нижнем Тагиле, великий князь, немец и сторонник всего европейского, может ее вовсе запретить. Иными словами, убить чугунную радость всей Мироновой жизни.
Вертухин с превеликим вниманием наблюдал, как убирается горем лицо Мирона.
— Великий князь еще не знает, что деньги на твою паровую телегу из Крыма от визиря Мехмет-Эмина поступили, — сказал он и развернул перед Мироном веленовый свиток, турецкими да русскими буквами украшенный. — Он еще сном и духом не ведает о сем договоре.
Мирон взглянул на свиток, отшатнулся от Вертухина, как от лешего, и провалился валенком в сугроб. Так и стоял: одной ногой на дороге, а одной в глубоко в сугробе, как в могиле, — недвижный и несчастный.
— Что же было делать, коли денег, Демидовым выданных, хватало только на чугунные рейки да сосновые поперечины под пароходку, — сказал он, будто нежданной болезнью пораженный.
— Значит, продал душу черту? — безжалостно спросил Вертухин. — То-то животные в таком лютом положении находятся. Скоро до людей очередь дойдет.
Мирон смотрел на него, будто приговоренный.
— Не губите, ваше превосходительство, — сказал он еле слышно.
— Чертежи пароходки, чай, уже Мехмет-Эмину отправлены? — спросил Вертухин.
— Нет покамест.
Вертухин, благородным жестом распуская полы шубы по ветру, прошелся туда и обратно. Важность его осанки дошла до такой степени, что Мирон едва стоял на ногах.
— Сделаем так, — сказал Вертухин, видя, что его молчание стало для Мирона уже нестерпимым. — Ты договор-то у нас купи. И с миром езди дальше на паровой телеге.
— Да как это? — растерялся Мирон. — Как купить?
— С помощью рублей, — сказал Вертухин. — Из рук в руки.
Мирон жевал губами, будто считая в уме.