Слуга злодея
Шрифт:
Капитан Попов положил исправнику жалованье — полчашки щей и горбушку за каждого басурманина. Но попадались одни пьяницы, лазутчиков и злодеев не было.
На вторую неделю исправник еле таскал кости. Но не обнаруживалось ни одного подлого человека! Это приводило Попова в исступление и бредоумствование. Ему стало казаться, что вся Пермская губерния — рассадник невинности. Он понимал, что натурально сходит с ума. Посему ныне ласкался надеждою найти наконец в проезжем господине если не бунтовщика, то хотя бы вора. Тем и спастись от умственной горячки.
Вертухин и Котов встретились глазами. Исправник смотрел на Вертухина, будто на окорок, говорящий, но готовый к употреблению.
Однако же великий душезнатец ловок был не только умом, но и телом. Его заднее место почуяло жар плетей и заволновалось.
Волнение задницы отличается от волнения головы так же, как оплеуха обидчику отличается от барахтанья перевернутой на спину черепахи. Оно куда решительнее и действенней. Пока в голове крутятся неясные сомнения, все ли правильно устроено на этом свете, задница уже приказывает делать дело.
— Не имею чести знать! — крикнул Вертухин, глядя поверх капитана Попова.
— А не тебя ли я, мой друг, одолжил в Кунгуре севрюгой и пирогом с малиной? — сказал Котов, наклонив голову и по-куриному одним глазом оборотившись к Вертухину.
Попов привстал, грозно держа в руке оловянную ложку.
— Сей обед куплен был на бриллианты! — Вертухин посмотрел на капитана Попова со всей смелостью, на какую сейчас был способен. — Неизвестного происхождения!
— Так вы оба плуты?! — громогласно сказал капитан Попов. — Гришка!
Из-за печи, как механический заяц, опять выскочил Гришка, рассыпая по полу картофельные очистки.
Лоб у Вертухина вспотел, потом похолодел, потом в голове у него что-то затрещало и начало щелкать. А пониже спины все сильнее поджаривало.
И что же помогло Вертухину в сей плачевный момент сообразить, как надо поступить? Да уж, конечно, не усилия ума оказали ему помощь и поддержку. Знакомство с графом Калиостро не прошло ему даром. Он знал теперь, каким местом следует думать!
— Да знаешь ли ты, бездельник, кто стоит перед тобою?! — крикнул он капитану Попову, показывая на исправника. — Это Александр Гумбольдт, знаменитый академик! Он каждую весну путешествует в сих местах.
Кто такие «дура» и «желтопузик» капитан Попов знал, а «гатчинского капрала» однажды самолично видел. Но кто таков Александр Гумбольдт — нет, не ведал. Он встал из-за стола и на всякий случай вытянулся.
Вертухин выхватил из-за пазухи альбом, подаренный ему исправником Котовым, и распахнул его.
— Послушай, что пишет сей мудрый муж. «Тужься в меру, добывая большой чин, а то как бы чего из тебя не вышло…».
Вертухин приступил к полному списку всех поучений, говоренных в Петров день. Капитан Попов все более вытягивался. Поучения были убийственны.
— И не опорожняйся на гремучую змею! — крикнул наконец Вертухин так, что у капитана Попова сами собой закрылись глаза.
Полчаса спустя Вертухин повалился в ожидавшую его кибитку.
За крепостью свернули к реке Уфе, к деревне Пустоносовой. Подсохшая дорога награждала бока синяками. В низинах по-птичьему кричали ручьи, белые зверята последнего снега стыдливо прятались под юбками елей.
На облучке рядом с кучером, вцепившись обеими руками в сиденье, сидел исправник Котов. От худобы и немощи он едва держал туловище прямо, но был счастлив несказанно. Ежеминутно он оборачивался к своему избавителю и смотрел на него глазами побитой, но спасенной от смерти собаки.
Вертухин же, следя за деревьями, посылающими с обочины приветы, слезно думал о том, что сам он теперь погибели никак не избежит. Отстать от шайки Пугачева было уже нельзя — связался с бунтовщиками намертво. Да если бы и мог — опоздал. Государыня не простит.
Единственная крохотная — с просяное зернышко — надежда была в том, чтобы послужить империи, раскрыв убийство Минеева.
Ежели Минеев турецкий посланец да еще масон, то кто же таков человек, его убивший? Почему он принужден скрываться от государева ока?
А ежели Минеев все-таки посланец государыни, то изобличить убийцу было самым верным делом. А там уж как судьба повернет.
Глава сорок девятая
Любовь и к сироте казанской беспощадна
Человек несчастен, как удав Колоратур в домашнем зверинце князя Куницына. Колоратур не ел целый год, и тут ему принесли сразу две павших свиньи. Одну он проглотил махом и даже не заметил как. Тут же вцепился во вторую и надевал себя на нее неделю, семь дней. Ему все удалось, торчал только хвост. Удаву же хотелось, чтобы свинья без остатка сидела у него в животе. Еще семь дней этот змей, тугой, как винная бочка, пытался пристроить свинью на постоянное местожительство, мотая обоими хвостами, поросячьим и своим собственным. Потом издох.
Таков и человек: придет почет, почти что слава, а лихому сердцу мало, мало…
Бывшему нищему в казанском рыбном ряду Кузьме Соколиноглазову судьба разом отверзла свою хищную пасть. Еще вчера лежавший в прахе, Кузьма возгордился. Запела его несытая душа, загорелись жадные глаза, весна, будто сивуха, в голову ударила. Пошел Кузьма Соколиноглазов гулять по деревне, наблюдая, как девки и бабы оступаются и падают в канавы от блеска его щетинистых чикчеров.
Но одна не видела его, поелику, подоткнув поневу, постирушки из кофейного половодья реки Уфы доставала. Кузьма же изумился до изнеможения ее пространному заду и голяшкам, пузатым, как бутылки. Яловые сапоги его поскользнулись, и он, дабы не сверзиться наземь, на семь шагов пошел вприсядку вдоль реки. Собаки сбежались к берегу, разевая рты в звонкой радости. Сорока на заборе трещала, как ополоумевшая.
Кузьма оттанцевал нежданную встречу и повернулся к бабе. Но та уже открывала ворота во двор.
Она оказалась за худым мужиком, бездельником и почитателем бражки, но верным сообщником Белобородова, утопленным в невежестве по самую макушку. Достать ее Кузьме было не по чину, несмотря на все его заслуги.
Раненый в сердце, Кузьма семь дней ходил лесом вкруг деревни.
Волки затевали жуткие песни, подзывая своих подруг, пчела радостно опыляла один цветок за другим, бурундук горячо прижимался к своей супруге, держа ее зубами за шкирку.