Слуга. Штучная работа
Шрифт:
Ведущий говорил о ситуации с преступностью. Затем поведал об убийстве Физика в Нагорной Дубровке. Упомянув имя Лешего, он улыбнулся. Это была ухмылка. Но если ведущие местных телеканалов ухмыляются, то чем же занимаются в губернаторском аппарате? Там давятся от смеха: Леший велел этой карге прибраться на даче. Но Политик там никакого мусора не видел.
– Евгений Васильевич… – Теща говорила обиженным голосом. – Завтра я возвращаюсь в деревню. Больше я вас беспокоить не буду.
– Там же Леший… Человека убил, собаку…
Политик начинал нервничать.
– Ничего. Я как дам ему – он и полетит. У меня там теперь друзья живут, пара молодая.
– Лет по семьдесят…
– Шестьдесят. А муж так вообще выглядит чуть не на сорок.
– Я предупредил…
– Мне бы машину с шофером.
– Завтра утром. Ждите…
Утром у ворот губернаторского особняка остановился просторный джип. Трое молодых людей вынесли сумки с продуктами, усадили на заднее сиденье губернаторскую тещу и отправились в Нагорную Дубровку.
Теща чирикала, глядя по сторонам:
– Не могу без деревни, хоть плачь… Зять говорит: «Живи, мама, на государственной даче» – а я не хочу. Мне там неинтересно. Скучно. Да и дача в Дубровке будет пустовать…
Машина уверенно неслась в транспортном потоке. Вскоре она повернула в проселок. В сумках тенькали бутылки с красивыми этикетками. Дачница радовалась, строила грандиозные планы. Кто как, а вот она уж точно теперь не вернется, до самой зимы… Ее будут просить, а она все равно не поедет, пока снегом не завалит по самые уши.
…Тюменцев всю ночь пролежал в постели с открытыми глазами и пришел на работу с разбитой головой. Не помогал ни аспирин, ни другие препараты, и он, сославшись на нездоровье, вернулся домой. Лег в постель и так лежал, глядя в потолок.
«Неужто, – думал он отрешенно, – неужто Политик обладает магией, чтобы так изувечить беззащитного человека?»
Глава 5
Во сне Михалыч несся тропинкой, усеянной сосновыми шишками. Чешуя у шишек ощерилась, впивается в стопы. Остается одно, превозмочь боль и лететь среди леса.
Утром его разбудило звяканье посуды: мать на кухне занималась обычным хозяйством. Ступни под одеялом едва шевелились. Кожемякин сел в кровати: ссадины не прошли даром – ноги опухли. Надо бы натянуть носок – ради эксперимента. Однако носок не лез на ногу.
Мать жила так же, как и много лет назад. Те же занавески на окнах, фотоснимки по стенам.
Штора вздрогнула. Тузик, виляя хвостом, вошел в зал. Собаке шел пятый год. Кожемякин увидел ее лишь в этот приезд. Однако, странное дело, она не бросилась на него и даже не залаяла, когда он постучал в ворота.
– Она тебя узнала, – говорила мать.
– Но мы же с ней не знакомы!
– Она поняла, что ты мой сын. Это сучка, но я зову её Тузиком. Назвала, не посмотрела. Теперь так и величаю. Какая ей разница…
Собака, обыкновенная дворняга, легла возле ног. Потом вздохнула, поднялась и стала облизывать ранку за ранкой. Михалыч терпел экзекуцию, вдохновляя помощницу.
Но вот собака закончила дело, легла в ногах и закрыла глаза.
Опухшие ноги могли нарушить все планы: в четверг прибывал напарник, с которым Михалыч, скорее всего, не знаком. Так принято во внутренней разведке.
Причина банальна: нет гарантии, что местные органы захотят помочь. Они будут заседать в бесконечных коллегиях, собирать справки и делать отчеты. Короче, будут гореть, норовя надорваться в присутствии человека из Центра, но результат окажется нулевой. Лишь единицы могут помочь. Как правило, ими оказываются люди невысокого звания. Именно они помогают увидеть устройство туземной «пещеры». Достаточно одной спички, чтобы внутри озарилось.
Михалыч поднялся и, едва ступая, направился во двор. Ворота заперты изнутри на задвижку. Присмотрелся в щелку – снаружи висит амбарный замок: тетки Анны нынче дома нет. Заперла ворота, вошла задами в огород – и домой. Молодец, маманя. Ей дважды объяснять не надо. Продуктов в доме достаточно, так что прожить автономно можно хоть месяц.
К вечеру опухоль стала спадать. Несколько раз собака вновь подходила к Михалычу и принималась вылизывать раны, пока не потеряла к ним интерес. Для верности Михалыч еще раз сунул ей под нос стопу, но собака отвернулась. Оставалось изменить внешность и выскользнуть из поселка незамеченным.
Михалыч подошел к умывальнику, взбил на волосах пену и взялся за бритву, глядя в зеркало. Матушка вздыхала, поминая господа и его родительницу. Возможно, ей чудилось, что полковник тихонько сошел с ума. В потёмки прибежал чуть не голый – и палец к губам! Велел закрыться на все замки, повалился в кровать и тут же отключился.
Мать на этот раз пыталась расспрашивать, но Михалыч молчал, орудуя бритвой. Потом обернулся, не выдержав:
– Военная тайна.
– Вот теперь мне понятно… – Мать присела на табурет. – С богом. Благословляю…
Она сморщилась, согнулась изработанной спиной и замолчала.
Покончив с шевелюрой, а заодно с бородой и усами, Михалыч вынул из стола продолговатую коробочку: принадлежности были на месте. Здесь был мужской парик, усы, борода и очки. Он выбрал очки. Надев их, окончательно убедился, что из зеркала смотрит совершенно другой человек.
Матушка тут же подключилась:
– Ты их позабыл в прошлый раз. А я смотрю и думаю: это для того, чтобы в Новый год на елке выступать… Хотела ребятишкам отдать…
Михалыч улыбнулся. Отдать? Это вряд ли. У матери хранилась даже рогатка и деревянный пистолет. Черный маузер в деревянной кобуре на ремнях. От настоящего не отличишь, особенно ночью….
Рейсовый автобус, ныряя в лога, несся навстречу напарнику. Михалыч был спокоен: внешний вид у него такой же, как у всех остальных, бритых наголо. Он никакого отношения не имеет ни к затворам от пистолетов, ни к наручникам, ни тем более к каким-то тулупам. Голова пыталась анализировать. С анализом, правда, пока получалось не очень. Физик-физик, дружок ты мой детский, куда ж тебя занесло? Защитил кандидатскую, работал в «ящике». Что за «ящик», известно здесь каждому. Это закрытый город Северный, примыкающий к областному центру. У парня, впрочем, был затравленный вид.