Слуги тьмы
Шрифт:
— Вы воины или кто?! — гневно выпалил Хикс, уклоняясь от гигантской ручищи Берсерка. — Порубите эту остроухую сучку на куски!
Рыцари, ошеломлённые дерзким сопротивлением, бросились толпой на Лунотень. Девушка, словно вихрь, вертелась в тесном пространстве комнаты, с молниеносной скоростью забрасывала врагов тарелками, целясь прямо в головы.
Здоровяк, косматый и злобный, подкрался к ней сзади, но Айрэн, не теряя бдительности, схватил его за шиворот и бросил на стол, пригвоздив руку к деревянной поверхности вилкой.
— Болваны! — прорычал Хикс. — С одной девчонкой справиться не можете?!
—
Лунотень выхватила на лету нож за торчащую из кармана рукоять и кувыркнулась через весь стол к Слуге. К ней метнулось двое противников. Девушка, не мешкая, огрела одного тяжёлым подносом по голове, а второго быстрым движением клинка полоснула по шее, оставив кровавый след от уха до уха.
Тем временем Айрэн, стиснув зубы, отступил к камину. Мощным ударом ноги он отправил стул скользить по гладкому полу. С оглушительным треском кресло врезалось спинкой в пах неприятеля. Враг, корчась в агонии, взвыл нечеловеческим голосом и схватился за причинное место. Айрэн, не раздумывая, пустил в ход увесистую кочергу и забил растерянного оппонента до смерти.
— Айрэн, держи! — крикнула Лунотень, бросив ему ножны с мечом.
— Вот теперь подерёмся в полную силу! — обратился он к Хиксу.
Мужчина, охваченный первобытный яростью, прорубал путь сквозь ряды оставшихся в живых рыцарей. Воздух насытился запахом железа и крови, а стены пестрели алыми пятнами.
— Хикс! Я иду за тобой! — взревел Айрэн, сокрушая одного врага за другим.
Добравшись до бывшего друга, он отбил его атаку и, увернувшись от подлой подсечки, нанёс сокрушительный удар в подбородок. Хикс, скуля от боли, попятился назад, отчаянно пытаясь парировать стремительные выпады Айрэна. Наконец, тому удалось выбить клинок из ослабевших рук противника.
— Всё кончено! Сдавайся! — выпалил Айрэн, сжимая рукоять окровавленного меча.
— Нет, я ещё не проиграл! — гаркнул Хикс, отступая к обломкам крепостной стены, словно загнанный в угол зверь.
Ночную тишину пронзил громкий вопль. Хикс медленно повернулся назад, и в этот же миг костлявая, чёрная рука схватила его за шиворот и одним рывком утащила в объятия непроглядной тьмы.
— Хикс! Хикс! — воскликнул Айрэн, охваченный ужасом.
Он бросился к массивному пролому в стене, но внезапно остановился, будто вкопанный. Неужели он действительно собирался спасать этого предателя от лап гуля? К чёрту! Пусть эта тварь растерзает его на части или того хуже, превратит в такое же чудовище. Он заслужил смерти не меньше, чем Редок.
— Мы… победили? — после долгой паузы хрипло пробормотал мужчина, потирая ноющее от боли плечо.
— Ещё нет, — отозвалась Слуга. Её тихий голос был твёрд, как сталь. Она подошла к зияющей дыре и ласково погладила, выглядывающего из кромешной темноты, Берсерка. — Несколько десятков приспешников Хикса безмятежно спят в своих постелях, не подозревая о том, что здесь случилось.
— Предоставь их мне, — на губах Лунотени расцвела хищная ухмылка, а в глазах заплясал азартный огонек. — Раз они не покинули свои бараки, я устрою им “жаркий” прощальный подарок.
Ловким движением эльфийка схватила со стола бутыль медовухи и затолкала в неё обрывок знамени, снятого со стены.
— Эта ночь станет для них последней, — мрачно
Глава 6 Город
Ночь пылала. Огненные змеи, лизали тёмное небо, пожирая деревянные балки и выплёвывая в воздух кипящие искры. Зловоние гари, крови и страха висело плотной пеленой, от которой першило в горле и слезились глаза. С верхних этажей, подобно тлеющим головёшкам, падали люди Хикса. Их тела, охваченные пламенем, с отвратительным треском ломались о каменную землю. Искажённые болью лица, мольбы о помощи — всё тонуло в алом мареве, отражаясь в беспристрастных глазах Айрэна.
Он стоял посреди этого ада, крепко сжимая в руке меч, который казался неестественно холодным на фоне всепоглощающего пожара. Его челюсти сжались, мышцы напряглись, но в глазах не было и тени сомнений. Эти люди, некогда его братья по оружию, с которыми он делил хлеб и кров, превратились в жадных мародёров, подобных язве, разъедающей тело некогда великого королевства. Он знал, что должен быть беспощадным, как врач, вырезающий гнилую плоть, чтобы спасти остальной организм.
Его рука не дрогнула ни разу. Каждый взмах меча отдавался тупой болью в сердце, заставляя его сглатывать горький ком, но Айрэн убеждал себя, что это не убийство, а спасение. Спасение королевства от тех, кто его предал, кто забыл о чести и долге, поддавшись жадности и отчаянию.
— Кажется, один всё же проскочил, — раздался рядом с ним голос Слуги, пропитанный ехидством, словно она наслаждалась происходящим.
Айрэн резко обернулся и увидел рыцаря, окровавленного и еле живого. Он поднялся из груды тел, словно призрак, и, спотыкаясь, устремился к подъёмному механизму — последнему пути к спасению. Айрэн бросил вопросительный взгляд на Лунотень, ожидая, что она, как обычно, метнёт в беглеца свой кинжал, быстрый и безжалостный, как сама смерть. Но девушка осталась неподвижна, наблюдая за разворачивающейся сценой с холодным любопытством.
Тогда Айрэн, пылая жаждой отомстить за поруганную честь четвёртого легиона, ринулся вперёд, чтобы покарать предателя. Но не успел он сделать и шага, как на воина с оглушительным воплем, от которого кровь стыла в жилах, набросился Ужаснокрыл.
Могучий хищник, привлечённый запахом смерти, повалил бедолагу на землю и с диким скрежетом вонзил когти в его броню, срывая с неё куски металла, словно кожуру с переспевшего фрукта. Обнажив сокрытую под ней лакомую плоть, враск принялся с жадностью набивать брюхо, не обращая внимания на отчаянные крики жертвы.
Рыцарь молил о пощаде хриплым, от подступивший к горлу крови, голосом. Он отчаянно отмахивался руками от терзающего его монстра, но надежда на спасение угасала с каждой секундой. Айрэн не собирался даровать ему быструю смерть. Он заслужил эту агонию, это медленное пожирание заживо, как наказание за свою измену королевству и воинскому братству.
Возвращаясь обратно в столовую, которую они приспособили под место для ночлега, Айрэн чувствовал себя опустошённым, но в то же время странно умиротворённым. Он знал, что этой ночью будет спать спокойно. Его не будут одолевать ни тревоги, ни раскаяние о содеянном, ибо его помыслы были чисты. Он сделал то, что должен был сделать, чтобы защитить то, что осталось от его мира.