Служба - дни и ночи
Шрифт:
— Анна Степановна, скажите, пожалуйста, что вам известно о них.
— Это не так уж сложно сделать. Виктор жил с отцом и матерью. Когда ему еще не было и восьми лет, мать неожиданно умерла. У нее оказался рак. Виктор жил с отцом — Леонидом Никифоровичем. Хороший был человек, трудолюбивый, непьющий. Его в деревне все уважали. Через три года после смерти Марии отец женился на Марфе Клещ. Эту бабу за ее склочный тяжелый характер у нас в деревне не любят. Я помню, как-то встретилась с Леонидом, стала с ним говорить, а он мне в ответ: «Не мешай, Анна, своим умом жить, мне надо сына вырастить, а без женщины в доме как же растить
В общем, поженились, а вернее, сошлись, и стали проживать в доме Марфы, а дом Раховских по ее настоянию продали. Тяжело Леониду с Марфой было. Она из него душу тянула, да и Виктору покоя не давала, в служанку превратила его. Он ей и белье стирал, и печь топил. Даже в школу пускать не хотела. Но здесь уже мы вмешались, и только благодаря этому Виктор продолжал учебу. Марфа у нас верующая, вечно у нее из других деревень мужики и бабы собирались. Она и Виктора втянула в это дело. Он часто ходил с ней в соседнюю деревню на их сборища. Потом умер и Леонид. Виктор остался при Марфе. Однажды, когда он поехал в лес за дровами, случилось так, что щепка из-под топора попала ему в левый глаз. Он долго пролежал в больнице. Глаз ему врачи спасли, но зрение сильно ухудшилось. С трудом закончил восемь классов, стал работать слесарем в наших мастерских. Да, видно, глубоко ему Марфа в душу залезла. Он уже взрослым стал, а продолжал общаться с сектантами. Что мы с ним ни делали: и беседовали много, и ребята пытались привлечь его к спорту, на танцы в клуб звали, а он отмахивался. Буквально приворожила его Марфа: днем он на работе, вечером у нее домохозяйкой, а к ночи на молитвы вместе ходили. Вскоре у них в доме начали собираться. Мы говорили Марфе, чтобы не губила парня, так она такой концерт закатила, а потом даже жалобу в район написала, что ей, мол, молиться запрещают...
— Виктор в армии не служил? — спросил Ларин.
— Нет, из-за глаза его не взяли. Переживал очень парень, а потом в Минск подался, на завод устроился, говорят, в общежитии место получил.
— А часто он приезжает?
— Раньше часто, теперь пореже. Марфа все его в неблагодарности упрекала: забыл, мол, как она его на ноги поставила. А он, глупый, слушал ее, а потом, видимо, в городе ума-разума набрался, понял, чем он ей обязан.
— А последний раз когда он приезжал?
— Что-то давненько я его не видела. Впрочем, где-то в конце июня или в начале этого месяца мне Казеева Люба — она у нас на почте работает — рассказывала, что видела Виктора, он будто бы во дворе Марфы дрова колол.
— А сколько он здесь был?
— Да кто его знает, не интересовалась я.
Ларин поблагодарил ее, и они, попрощавшись, вышли на улицу.
— Ну, что дальше делать будем? — спросил Яськов.
Ларин помолчал, а затем решительно предложил:
— Пойдем к этой старухе! Ты знаешь, где она живет?
Яськов ответил:
— Ведаю, но давай сначала поговорим с Казеевой. Она дивчина добрая и может нам помочь.
— А что, может, ты и прав? Давай к ней, где здесь почта?
— А уже подходим.
Через минуту они уже входили в небольшой кирпичный домик. Им повезло: в прохладном помещении, кроме светловолосой, одетой в ситцевый сарафан девушки, никого не было. Яськов, после того как они поздоровались, пошутил:
— Видишь, я же говорил, что Люба одна будет. Она в это время женихов принимает.
Казеева сразу же узнала Яськова и весело
— Вы, Андрей Иванович, наверное, специально и привезли мне в это время жениха?
— А как же! Погляди, чем он не жених!
Но Ларин, боясь, что может войти кто-нибудь и помешать беседе, перебил его:
— Ну ладно тебе, Андрей Иванович, к девушке приставать. У нее женихов хоть пруд пруди, без сватов обойдется, — и, повернувшись к Казеевой, сказал: — Мы, Люба, к вам по делу. Скажите, пожалуйста, когда вы видели Виктора Раховского?
Казеева на секунду задумалась, а потом ответила:
— Да, видела. В первых числах месяца. Я шла по улице, а он во дворе дрова колол и в сарай их сносил. Мы поздоровались, и я, не останавливаясь, пошла дальше.
— А что же вы не поговорили с парнем? Он долго не был в деревне, а вы с ним вроде бы день не виделись? — шутя спросил Ларин.
Девушка неожиданно покраснела:
— Он, понимаете, решил позагорать, одет был по-пляжному, и мне было неудобно останавливаться.
— Люба, а какого числа это было, вы не помните?
Девушка встала и, подойдя к столу, раскрыла какую-то тетрадь. Проведя пальцем сверху вниз, ответила:
— Это было третьего июля, я в тот день перевод Лукашевичу носила. Он заболел и не мог на почту сам прийти.
— А больше вы его не видели или, может, слышали что-либо о нем?
— Нет, я его больше не видела.
Ларин понял, что девушка больше ничем им не поможет. Простившись, они направились к дому Марфы Клещ.
По тому, как Яськов, шагая рядом, отвечал на приветствия встречных, Ларин подметил: его здесь знают все. А Яськов не спеша поучал его, как надо вести себя со старухой. Из его наставления, длившегося на протяжении всего пути, Максим понял, что надо действовать решительней и этим не дать старухе устроить скандал до того, как они попадут в дом. Он был согласен с мнением Яськова, что Раховский мог оказаться дома. Ларин все с большим уважением относился к этому, казалось, медлительному участковому инспектору, в словах и в действиях которого чувствовались житейская мудрость и профессиональная рассудительность.
Вот и дом Марфы. Небольшой, деревянный, как большинство домов деревни. Он обнесен невысоким забором. Клещ была во дворе и что-то делала у сарая. Яськов открыл калитку:
— Добрый день! — и, не дожидаясь, пока старуха узнает его, продолжал: — Это я, Яськов, пойдем в хату, поговорить надо.
И он первым вошел в сени. Ларин последовал за ним. Они прошли первую небольшую проходную комнату, часть которой занимали русская печь, стол и две сколоченные из досок скамьи. Вторая комната была побольше. Справа, в углу за шкафом, виднелась деревянная кровать. На середине комнаты стоял круглый стол, покрытый домотканой скатертью, а около стены — диван. Стены оклеены обоями.
Послышались тяжелые шаги Марфы. Она вошла в комнату, села на диван и молча уставилась на шкаф. Весь ее вид говорил о том, что она не расположена к беседе. Ларин и Яськов стояли недалеко от входа. Максим понял, что ожидать от нее приглашения присесть бесполезно, и поэтому, взяв стоявший у стола стул, сел напротив Марфы.
— Вы, конечно, бабушка, знаете, что мы из милиции, и у нас к вам несколько вопросов.
Марфа застонала и, отодвинувшись в угол дивана, нехотя спросила:
— Какие вопросы могут быть к больному человеку?