Служба

Воронов Владимир

Впрочем, утверждают, что на посту министра юстиции наш герой был очень деловит и энергичен, вводя институт судебных приставов и забирая к себе из МВД тюремную систему. И, глядишь, благодаря этому Минюст превратится в силовое ведомство. Но личная ли это заслуга ныне уже экс-министра? Столь грандиозная реформа не могла родиться не только за девять месяцев, но и даже в недрах одного лишь Минюста. К тому же наш герой твердо успел зарекомендовать себя не генератором идей, а лишь послушным исполнителем предначертанного сверху. Несомненно, годы административной работы в аппаратах госбезопасности и правительства очень многому научили Сергея Вадимовича — в конце концов, он еще в том возрасте, когда чему-то можно научиться. Но проснулся ли в нем сильный человек — герой, творец, лидер? Очень сомнительно…

Слабость нашего героя не столько в личных качествах, сколько в отсутствии у него авторитета, опирающегося именно на эти самые качества. В силовых структурах начальников либо уважают за

высочайший профессионализм, либо боятся — за сильный, властный характер. У Степашина отсутствует и то, и другое. Но именно в этом его ценность для президента! Ведь такой человек имеет в жизни (политической) лишь одну опору за спиной — того же президента. И он никогда не сможет вырасти до значимой и самостоятельной (значит, и потенциально опасной) фигуры, способной представить угрозу. И именно для того в свое время Степашина бросали на Лубянку: дабы нейтрализовать саму возможность опасного единения чекистов вокруг сильного человека. Который в один момент может использовать свое ведомство в качестве того самого лома, против которого нет приема. Как это едва не произошло при Баранникове. Но почему тогда просто не назначить министром какого-нибудь зама? Назначили же однажды Куликова на замену Ерина. И что из этого вышло: генерал быстро вышел на первые политические роли. То же было бы и сейчас: нечестолюбивые и невластные натуры генералами не становятся. Сама служба, дающая огромную власть над людьми, особенно в МВД, сформировала кадры ведомства так, что любой из куликовских замов неизбежно со временем будет под стать Анатолию Сергеевичу. И тогда вновь возникнет сильный человек с мощным кулаком, опорой которого будет отнюдь не стареющий президент. Не лучше послать на воеводство того, кто будет смотреть лишь в рот царю-батюшке, к кому стрелецкие старшины никогда не рискнут подойти с «нескромным предложением» — чиновника без связей и авторитета в милицейских кругах и внутренних войсках, человека свиты, не строевого командира, а политрука… И ведь Сергей Вадимович не одинок — мы воочию можем наблюдать, как на ключевых и опасных постах рассаживаются малоизвестные чиновники, технократы, личными качествами авторитета в профессиональных кругах еще (или уже) не завоевавшие. И единственной опорой которых является президент. Хотя бы тот же Сергей Кириенко, попавший в Москву лишь благодаря своим личным связям с Немцовым и ничем выдающимся в сфере экономики и управленчества себя не проявивший. Тенденция налицо.

Рисуя силуэт очередного шефа МВД, ловлю себя на мысли, что это групповой портрет бегущего в табуне серого чиновника. Ничего не умеющего, кроме как, льстиво изогнувшись, почтительно испросить у хозяина: «Чего изволите?» Короля делает свита. А Сергей Вадимович — человек свиты.

В самом начале чеченской войны с усмешкой рассказывали про конфуз, якобы приключившийся с ним. Облачившись в камуфляж, тогдашний шеф Лубянки отправился на позиции (штабные, вестимо) «моздокского фронта» — руководить «восстановлением конституционного порядка». Но у десантников был свой министр. Посему, обнаружив близ вверенного им объекта неизвестного пухлощекого господина в необмятом камуфляже, бдительные служивые, невзирая на вопли с размахиванием ксивы, попросту положили его вместе со свитой лицом в грязь — подозрительная личность. Может, так Степашину ненавязчиво дали понять, каково его настоящее место?

16. Канцлер

При упоминании Евгения Максимовича в полном соответствии со старорежимной табели о рангах так и тянет встать навытяжку и почтительно произнести: «Ваше высокопревосходительство…». Так было положено титуловать канцлера, действительного тайного советника I-го класса, генерал-фельдмаршала, генерал-адмирала. Натяжки не будет — положение Евгения Максимовича вполне соответствует рангу сановника высшего, того самого I-го класса Российской империи. Канцлер?! А почему бы и нет — вполне. Во всяком случае, его предшественник столь же удачно походил на канцлера, как поручик Ржевский на генерал-фельдмаршала.

Если с начала 1996-го в Ясенево ничего не изменилось, то уже при входе в мемориальный уголок Службы внешней разведки вас встретит очарование Востока. Полумрак искусно оттенит блеск и манящую роскошь таящегося в глубине стендов разнообразного оружия. Каких только колюще-режущих предметов тут нет — и изящные кинжалы с искусной вязью арабских букв, и грубовато-искривленные индийские ножи-крисы. Что-то еще неоружейное, но тоже явно восточного происхождения. «Подарки нашему бывшему директору — Примакову», — следует пояснение подтянутого экскурсовода в штатском. Так и представляешь себе прежних хозяев этого великолепия — таинственных шейхов и эмиров. А вот предмет уже современной цивилизации — роскошный никелированный красавец-револьвер крупного калибра. Но меня охлаждает голос стража-путеводителя: подарок опять-таки некоего восточного владыки. Презентов же европейско-заокеанского происхождения не наблюдается. Намек на восточные пристрастия экс-директора СВР, переселившегося на Смоленскую площадь, более чем очевиден. Что удивительного — вся жизнь Евгения Примакова связана с арабским Востоком. Случайно ли его назначение министром иностранных

дел с едва скрываемым ликованием встретили в Багдаде, Тегеране, Дамаске и Триполи?

Самое яркое впечатление от фигуры министра именно его неяркость. И столь же ярко выраженное стремление держаться не на виду, за кулисами. Такое ощущение, что излюбленная среда его обитания — тень кулуаров и кабинетный полумрак. Он бежит от софитов, едва давая себе труд скрыть откровенное презрение к прессе, давая по закрытости фору едва ли не всем прочим секретным и не очень чиновникам вместе взятым. Он просто неосязаем — как туман. Кажется, даже непрозрачно-толстенные стекла его очков — та же броня в стремлении отгородиться от яркого, пестрого и чуждого мира. В его редкой дежурной улыбке никогда не сверкнет искра чувства, теплого и веселого лукавства, не говоря уж об искренности. Он так скользок, что даже и не знаешь, за что можно зацепиться. Редкие интервью — набор общих фраз и штампов, лишенных всякой эмоциональной окраски, а порой и видимого смысла. Его речь поразительно скупа, суха, бледна, обтекаема и трудновоспринимаема на слух. Впрочем, на бумаге его слова столь же лишены блеска, яркости и образности, академично сухи и невыразительны. Таков стиль? Но стиль — тот же человек, та же характеристика!

И не так уж прост хозяин высотки на Смоленской площади: прежде, чем дойти до «канцлерского» чина, прошел всю бюрократически-карьерную лестницу — с самой первой ступеньки. И всегда и везде он удивительно органично вписывался в эту самую номенклатурную вертикаль — при Хрущеве и Брежневе, Андропове и Черненко. Вписался и в горбачевское Политбюро, и в ельцинское! Единственный, кроме самого Ельцина, человек из Политбюро ЦК КПСС, сумевший удержаться у скользкого и опасного кормила российской власти. Бесцветен, точнее, прозрачен аки кристалл: на красном фоне красный, на белом — белый?

О жизненном пути будущего министра сведения можно почерпнуть лишь из скупых официальных справок. Сам герой на сей счет отчего-то очень не любит распространяться: ни про родителей, ни про трудное (или, напротив, веселое) босоногое детство пока из него никто и слова не вытянул. Странно все это. Но тоже интересно, ибо напрашивается вывод: если человек столь скрытен, значит, есть что скрывать, имеется, как говорят британцы, «скелет в шкафу»?

Неизвестность обычно порождает мифы и слухи. Посему в свое время «патриотические круги» усомнились в верности официально указанного в анкете «пятого пункта». Но это уже их проблемы.

Итак, справка: Примаков Евгений Максимович, родился 29 октября 1929 года в г. Киеве. Дальше в официальной биографии провал до 1953-го. И никаких данных ни о социальном происхождении, ни о родителях. Что и породило у западных журналистов легенду о близком родстве с репрессированным в 1937-м известным военачальником Примаковым. Но вот вряд ли кто из потомков того Примакова имел возможность не то, чтобы сделать карьеру, а вообще выжить… Боюсь, самому Евгению Максимовичу столь звучная фамилия на первых порах даже осложняла карьеру, вызывая у кадровиков немой вопрос: «Не родственник ли врага народа?» Известно, что школу Примаков заканчивал в Тбилиси. Причем не простую — знаменитую «русскую». Среди ее выпускников много известных людей. Сам Евгений Максимович однажды среди своих друзей назвал Георгия Данелия — все из той же школы. Близко знавшие будущего «шпиона № 1» и дипломата утверждают: тот период жизни оказал на него сильнейшее влияние, сформировав так называемую «тбилисскую» клановую психологию круговой поруки. Приплюсуем к сему отмеченный многими «колониальный комплекс» ощущающего себя одновременно «белым человеком в Индии» и, в то же время — чужаком на периферии империи (ущербность, которая наиболее ярко и наглядно проявилась у Жириновского). Комплекс заставляет стремиться прочь из колоний, в столицу империи. И, одновременно, ставший близким Восток притягивает — прямиком в московский институт востоковедения. Впрочем, кое-что было и до института: в одной из книг Евгений Максимович упоминает о своем пребывании в военно-морском подготовительном училище. Что там не заладилось с морской карьерой — опять туман. Но не у него одного: его однокашник по училищу — Юлий Воронцов — будущий высокопоставленный советский дипломат. Однокашник, кстати говоря, все по тому же институту.

Институт, между прочим, был очень непростым. Скажем, с улицы туда не поступали. Школьные медали и аттестаты — само собой. Но анкета должна была быть ангельски чистой — уж, пожалуйста, никаких порочащих связей, не говоря про репрессированных среди родственников. Институт создавался под бдительным оком самой компетентной из всех организаций — госбезопасности. По большому счету, он фактическим был одним из ее питомников — на паях с МИДом. Рушилась колониальная система. И советская разведка, дипломатия, международный отдел ЦК позарез нуждались в кадрах востоковедов. Ибо наличного состава явно уже не хватало для борьбы со злобными империалистами на афро-азиатских просторах. Так что студенты-востоковеды находились под неназойливой опекой старших товарищей в штатском. Выпускники института, как правило, направлялись в кадры Лубянки и Смоленской площади. Многие «восточники» дослужились до больших чинов в разведке и генеральских погон, не говоря уж про полковничьи.