Служебный брак
Шрифт:
Но это не имело значения. Имела значение лишь любовь, а ещё совсем немного радости и красок жизни.
Лилия Михайловна Абалденная продолжила трудиться в приёмной Абалденного Аарона Эрнестовича, ей нравилась её работа, а муж вовсе не возражал против подобного сотрудничества. Поначалу ассистенты Абалденного А.Э. стеснялись нового положения своей подчинённой, но постепенно всё забылось и стало как раньше. Даже ещё лучше — за поданное кофе ассистентке ассистентов полагалось
Чета жила в имении, а квартиру Лиля сдавала, поручив это дело Марии Ивановне. Теперь старушке хватало и на квартплату, и на любые книги, иногда даже бумажные. А один раз она сходила на балет, чем была несказанно довольна.
Через несколько лет Лиля забеременела и родила двойню, а Аарон так растерялся, что купил жене две Ламборджини — синего и красного цвета.
А что с него возьмёшь, с миллионера!
*Песня «представь себе весь этот мир» Музыка: Евгений Крылатов, слова: Леонид Дербенев.
Григорий Георгиевич и Валентина Владимировна
Григорий несколько раз пересёк кабинет по диагонали, потом пошёл по кругу, как хренов бурундук в колесе, потом снова по диагонали, а также вдоль и поперёк. И почему он не Человек-Паук? Уже бегал бы по потолку, делая небольшие остановки рядом с галогеновыми светильниками.
Рыжие, ему всегда нравились рыжие. Это была его страсть, фетиш, своего рода пиромания — страсть к поджогам. Рыжие заводили, поджигали. В свою очередь ему необходимо было, чтобы она вспыхнула в ответ, всё это превращалось в манию. Манию, с которой он боролся, как больные борются с клептоманией. Серебряной ложкой в его кармане, украденной на званом банкете в уважаемом доме.
Он и поплатился за эту страсть. Провидение наказало Григория со всей ответственностью и циничностью, на которое только было способно, ниспослав ему Клавдию. Мама дочери просто принесла младенца в посольство с запиской, кому полагается сей дар, и смылась в пыльных, душных просторах родной страны.
Григорий Георгиевич подарок получил, оформил на своё имя, всё чин по чину, смотря ошалевшими глазами на рыжее шестимесячное чудо, стреляющее в новоявленного папашу зелёным взглядом. Мол, чего, допрыгался? Так-то, папочка!
Проведение точно было бабой. И бабой рыжей. Ничем другим такую подставу Григорий Георгиевич объяснить не мог. Ну, и ещё немного порванным презервативом, но это не точно, потому что воспоминания о ночи, принесшей ему дочь, стёрлись из памяти уже наутро. А пить надо меньше!
И вот, пожалуйста, снова рыжие грабли. Валентина, свет, Владимировна. Забористые грабли, ядрёные.
И ведь по протекции пришла, не просто так, не с улицы, из агентства или по объявлению. Ничего подобного. Старый приятель, сейчас работающий в службе безопасности крупной авиакомпании, попросил пристроить куда-нибудь троюродную племянницу двоюродного дедушки. Вода на киселе, в общем. Место просил потеплее и поспокойнее, и зарплату побольше, естественно. Финансовые трудности у девушки. С головой у неё трудности, а не с финансами!
— Гувернанткой сможет? На месяц, а дальше видно будет, — спросил он приятеля. — Виза в Штаты есть? — тут же уточнил.
Оставлять своенравную Клаву с какой-то троюродной племянницей двоюродного дедушки приятеля он не собирался, пусть будет под присмотром. Рядом — всем спокойнее. Оказалось, виза есть. По приезду Григорий планировал разобраться и с гувернантками, и со школами, и с занятиями, и бог знает, с чем ещё. Ну, и не особо-то доверял посторонним племянницам. Он и своим-то не доверял, когда дело касалось Клавдии. Если совсем честно, то племянницы сами бежали от рыжего сокровища Григория Георгиевича, и он отлично их понимал. Ему-то бежать некуда, да и привык уже — своё, родное, самое любимое сокровище, хоть и выпрашивающее ремня с завидной регулярностью.
«А надо было западать на благовоспитанных шатенок средней внешности, ума и образования», — услужливо подсказало Провидение, являющееся рыжей бабой, напомним читателям.
— Сможет, — заверил приятель.
Григорий изучил документы Валентины Владимировны, весьма неожиданные для резюме гувернантки, встретился лично с кандидаткой и… не устоял. Принял на работу рыжую шельму. Как же без любимых грабель?
Справедливости ради, образование у Валентины Владимировны было блестящее, ещё более блестящее знание английского языка, правильная речь. К тому же, о, счастье! На вопрос, читает ли соискательница дамские романы, та ответила твёрдым: «Нет!», и привела список литературы, прочитанной ею в последнее время. Весьма неожиданный, но романов о страстной любви боссов и секретарш там не было, что показалось Григорию главным.
— Ты кого мне посоветовал? — орал Григорий Георгиевич, сидя в престижном ресторане, на того самого приятеля — начальника службы безопасности крупнейшей авиакомпании. — Что это за рыжая феминистически настроенная ведьма? Какая к чертям «метафора пола, выполняющая роль культурно — формирующего фактора»? Какая «гендерная асимметрия, являющаяся одним из основных факторов формирования традиционной культуры»?
— Поехала немного крышечка у девчонки, так это лечится хорошим мужиком, — засмеялся приятель.
Его звали Андрей Виссарионович, он был ровесником Григория Георгиевича, старше сорока лет, так же подтянут, спортивен, с таким же флёром тестостерона и маскулинности. Одним словом, воплощением того, что должно презираться воинствующими феминистками радикального толка, насколько себе представлял Григорий Георгиевич.
А Валентина Владимировна показала себя радикальной и чертовски воинствующей ведьмой, то есть, феминисткой, конечно же. Так бы схватить за волосы, густые, шелковистые, пахнущие сандалом и мёдом, струящиеся сквозь пальцы, накрутить на кулак, и впечатать гибкое, худое и удивительно сильное тело в стену. Накрыть пухлый рот, извергающий лозунги и призывы с завидным выражением и навыками художественного чтения со сцены, пройтись языком по шее, ключицам, нырнуть за горловину блузы, дёрнуть одной рукой ткань, чтобы пуговицы разлетелись с оглушающим стуком. Сдёрнуть всё, что ниже…
Впрочем, и это уже было. И оглушающие вопли про харассмент после. Хотя, большой вопрос — кто кого, учитывая обстоятельства и темперамент феминистично настроенной шельмы.
— Поехавшая крыша Валентины Владимировны и лечение мужиком меня не заботит, — Григорий глотнул порцию двадцатилетнего коньяка одним махом, обошёлся без смакования, лимона, зелёного яблока и прочих условностей. Заел квашенной капусткой. Хорошо! — Она этой ерундой голову Клавы пыталась забить.
— Вряд ли, — Андрей Виссарионович, а попросту Андрюха, поперхнулся апельсиновым соком с джином, которым он запивал водку. — У Вальки кукушка поехавшая, но не настолько.