Смех баньши
Шрифт:
— Агент Сцилла, — задержал я ее. — Кстати, о чувствах. Вам тоже понравилось представление? На том корабле были и дети.
На ее лице ровным счетом ничего не отразилось.
— Жизнь не спрашивает. Такое случается. И с нами может случиться.
В интересном мире она жила.
Специальный отдел Департамента государственной защиты от внутренней угрозы размещался на одной из малых лун Юпитера, непригодной в целом для жизни и не обустроенной для нее, хотя множество изначально неприспособленных планет инженеры-экологи перекраивали по-своему, превращая в жилую зону. Здесь жилая зона не требовалась. Тут ничего не должно было быть, кроме этого сугубо утилитарного, мрачного, служебного сооружения.
Я невольно сравнил этот объект, появившийся
Но мы, это мы. А трагедии, свидетелями которых мы становимся случайно, походя… Яркая капризная сирианка, пролившая свой лак, решительный Ажен Майк, для которого не существовало проблем, Джелли — бесстрашная шоколадная пантера, все они мелькнули и исчезли, стремительно как взрыв и… странно, следующим лицом в галерее жертв возникло вырезанное из холодного мрамора лицо Снежной Королевы — затаенная скорбь, печаль или гнев под сверкающим льдом… Чепуха, она хищник, а вовсе не жертва. Я попытался выбросить ее из головы. Не очень-то вышло. Я прикрыл глаза, мысленно складывая одну за другой давно кружащиеся строчки:
Среди сверкающего льда, Где правят смерть и хлад и тьма, Там сны жестоко ясны. И я, конечно, холодна, И холодна ужасно. Но вы теплы — напрасно. Я знаю пламя подо льдом, И в плаче ветра роковом Я слышу такты вальса. Я сплю холодным ясным сном, Мешая темы транса — Как карты для пасьянса. Ах, как безбожно холодны, Мишурны, вычурны, бледны Для вас мои снежинки. Ах, как вы слепы и бедны, Ничтожнее пылинки — К чему ваш крик, ужимки? — Вам не познать ни глубины, Ни власти беспредельной тьмы, Где бесприютно вольно. Вы все растаете как сны, Истлеете безвольно — И с вас того довольно…— Капитан Гелион, — окликнула Сцилла в своей обычной официально-светской манере, остановившись рядом с креслом, имевшим дурную привычку обхватывать садящегося в него, подобно Венере Илльской, неподатливыми полосами
Тон не угрожающий, скорее какой-то меланхоличный. Трудно представить, чтобы он мог быть сочувственным.
— За меня давно все решили другие, — тихо отозвался я. — Но все равно, спасибо.
Корабль в нужное время совершил посадку, и еще минут через пять послышался легкий щелчок и шипение — металлические полосы убрались обратно в кресло.
— Вставайте, — велела Сцилла, ненавязчиво держа наготове свой электрический пистолет.
— С удовольствием, — сказал я с мрачным юмором. Какое там, за несколько часов проведенных в неподвижности, я совсем одеревенел и поднялся с трудом, но разогнуться было и правда удовольствием. Она не стала меня торопить. Играет в «хорошего полицейского»? Да какое это имеет значение? Я уже все равно, что покойник.
— Идите вперед.
Ее помощники окружили меня, и мы пошли к выходу. По дороге наша процессия наткнулась на Салеха. На скуле у него красовался пластырь. Я не удержался от усмешки. Он это заметил и явно был не прочь продолжить выяснение отношений, но покосившись на Сциллу, немного остыл. Я тоже, почувствовав, как под лопатку ткнулось твердое дуло.
— Тише, — промолвила она с ледяной иронией. — Вы оба мне слишком дороги.
И мы прошли мимо. Покинули корабль, стоявший в крытом ангаре, и канули в металлический муравейник базы. Я на всякий случай разглядывал сопровождающих и вдруг понял то, от чего почти вздрогнул. Двое из них выглядели нормально, а двое других — их взгляды были совершенно бессмысленны и пусты, но цепки как у настороженных бульдогов, чью реакцию, почему-то, не хотелось проверять. Двигались они по малейшему жесту начальницы, не оглядываясь, не реагируя на окружающее. Управляемые люди — результат действий Сциллы или ей подобных. Неудивительно, что даже Салех на нее косится. Она заметила мою реакцию.
— Это наши коллеги, — сказала она. — Однажды они сбились с пути. Мы их вернули. Навсегда.
В ее голосе не было злорадства, но я все равно был впечатлен. Выходит, они поступают так со своими же. Чтобы крепче держаться вместе.
Мы поднялись на лифте вверх, миновали пару переходов и опять спустились вниз. Похоже, тут был порядочный лабиринт. Наконец мы вошли в маленькую комнату, тошнотворно блестящую — сплошной голый металл. У одной стены, напротив, стоял длинный стол, на манер стола заседаний, на котором громоздилась безобидная на вид техника — мониторы, приемники, стандартное непонятно что, у другой, справа, было оборудовано что-то вроде небольшой химической лаборатории с внушительными рядами блестящих пробирок, ампул, флаконов и закрытых контейнеров. Посередине стояло нечто похожее на электрический стул. «Без комментариев, — подумал я. — Конец пути». Сердце слегка споткнулось и снова забилось, тяжело, разгоняя будто загустевшую кровь.
Кто-то вошел в дверь напротив. Я перевел взгляд и чуть задохнулся.
— Пил?!
— Эрвин… — он остановился и сделал вид, что потрясен. — Ты жутко выглядишь. Зачем ты так?
— Что-что?..
— Зачем ты сопротивляешься? Прекрати, и тебе не сделают ничего плохого.
— А что, черт побери, дело только во мне? — Всколыхнувшееся было изумление быстро улеглось. И впрямь. Должен же был им помогать кто-то из клиники…
— Конечно! Ты солгал мне! Даже в том, когда ты вылетаешь. Вы всегда и всем лгали! Но больше тебе не удастся! — Он победно указал на мечту алхимика. — Так или иначе, теперь ты правду скажешь!
Ощутив, как пара «бульдогов» зажала меня в тиски, я задержал дыхание и сосчитал до четырех.
— Спасибо, Пил, — сказал я мягко. — За то, что пытался меня предупредить. А я, дурак, не понял.
— Я… — Пил осекся и выражение лица у него стало вдруг испуганным. — Но я вовсе не пытался… — Он панически глянул на Сциллу. — Он опять лжет!
— Покиньте помещение, доктор Лизи, будьте так любезны, — сухо сказала Сцилла.
— Да я только… — промямлил он.
— Если вы хотите остаться, пожалуйста, но мне придется потом стереть вашу память. У вас нет допуска к этой информации.