Смех дьявола
Шрифт:
— Короче, доктор, все то, чего нельзя достать.
— Месье Тавернье достанет. До свидания, дитя мое, пока пусть за вами поухаживают.
— Я провожу вас, доктор.
Когда тетя Альбертина и доктор вышли, Леа разразилась слабым смехом. По-прежнему оптимист и наблюдательный тип, этот старый возлюбленный тети Лизы.
— Франсуа часто заходил?
— Часто!.. Ежедневно, несколько раз в день и между каждым визитом по крайней мере один телефонный звонок, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
—
— Ты несправедлива. Каждый раз, когда ему это удавалось, он проводил ночь у твоего изголовья, говоря с тобой, лаская тебя и не засыпая ни на одно мгновение. На него было жалко смотреть, такой у него был убитый вид и красные от недосыпания глаза. Иногда Шарль ждал его перед твоей дверью, он впускал его, и они вели долгие разговоры около твоей постели. Когда они выходили, казалось, оба лучше выглядели. Шарль принял Франсуа, которого называет: мой большой друг. Тебе улыбнулась судьба быть так любимой.
Грусть в голосе говорившей поразила Леа, она упрекнула себя за безразличие к горестям своей сестры. В первый раз после своего возвращения в Париж она ее по-настоящему рассмотрела. Как же она изменилась, эта молоденькая санитарка из Лангона! Эта молодая женщина, которая так отважно защищала свою любовь к немецкому офицеру! Куда исчез этот ореол красоты, освещавший ее немного банальное лицо провинциалки из добропорядочной буржуазной семьи? Это кокетство влюбленной, открывающей прелести столицы? Это сияние молодой матери, так гордо прогуливающей своего ребенка по набережным Сены?
Леа рассматривала эту незнакомку, которая была ее сестрой, и замечала горькие складки возле рта, плотно сжатые губы, впалые щеки, бледность которых подчеркивали неловко наложенные румяна, тревожный, все время блуждающий взгляд и этот тюрбан со смешной прядью волос, напоминающей накладные волосы старой актрисы немого кино. А эти руки?.. Эти нервно дрожащие пальцы… У Леа сжалось сердце от жалости к сестре. Ей хотелось ее утешить, обнять, но она лишь пробормотала:
— Ты знаешь что-нибудь об Отто?
— Нет, у меня нет вестей от Отто. Я пойду за тетушками.
Усталость охватила Леа, она снова закрыла глаза.
Когда Альбертина и Лиза де Монплейне вошли, она спала.
26
Вечером Леа увидела уже другое лицо, склонившееся над ней.
— Франсуа!
В свой поцелуй они вложили, наверное, все, что не могли и не умели высказать. Они оба ощутили тот вкус к жизни, который давал им силы преодолевать самые тяжкие воспоминания.
— Пожалуй, моя дорогая, нужно привести в порядок перышки. Вы знаете, что я не люблю мешки с костями.
— При теперешней нехватке всего это будет нелегко.
—
— Как вам это удается? Разве ваши друзья по черному рынку продолжают свою плодотворную деятельность?
— Вижу, что болезнь не лишила вас острого язычка. Мне это нравится. Мои друзья, как вы выразились, испарились и должны быть сейчас во дворцах Баден-Бадена или испанских тавернах, но их сменили другие, не менее оборотистые. Эстелла готовит вам куриный бульон, яйцо всмятку и творог и вдобавок старый «Лафит-ротшильд». Вы потом скажете, как вам это понравится.
— Не от этого я могу отрастить свои перышки, как вы выражаетесь.
— Припомните Киплинга: «Торопливость погубила желтого змея, который хотел проглотить солнце».
— Это очень любезно с вашей стороны — сравнивать меня со змеем.
— Вы самая очаровательная маленькая змея, которую я знаю, — сказал он, гладя ее по волосам. — Завтра я пришлю вам парикмахера, а то сейчас это похоже на солому. А пока вы примете ванну.
После бани, которую он устроил для нее и которая привела его в прежний транс (хотя они все же сообразили закрыть дверь на ключ), он снова уложил ее в постель.
Они жадно проглотили еду, приготовленную Эстеллой, и опустошили бутылку вина. Вино возвратило краски на лицо Леа и заставило заблестеть ее глаза. Что до Франсуа, то его глаза ясно говорили о желании вернуться к прерванным забавам. В дверь постучали.
— Откройте! — крикнула Франсуаза.
Тавернье бросился к двери, и на руки ему упала молодая женщина, выпалившая:
— Чету Файяров нашли в колодце!
Вошла Лаура.
— Они были убиты и брошены в колодец на нижнем винограднике.
— Кто вам это сообщил?
— Руфь позвонила и рассказала.
— Кто это сделал? — спросила Леа, знавшая ответ.
— Партизаны.
Несколько минут слышалось только частое дыхание Франсуазы.
— Кажется, в Лангоне, в Сен-Макере, в Ла-Реоле происходят ужасные вещи: обстригают женщин, возят их со смехом по улицам, оплевывая их, вешают на деревьях, пытают, убивают.
— Какой ужас, — простонала незаметно вошедшая Лиза.
— Почему никто не прекратит этого? — крикнула Леа.
— Генерал де Голль занимается этим. Не забывайте о пытках, которым немцы подвергали женщин и детей. Я не знаю, понимаете ли вы, что мы на грани революции и что необходим весь авторитет генерала, чтобы она не разразилась, как того желают коммунисты. Поэтому он занимается созданием правительства национального согласия.
— Вместе с коммунистами? — агрессивным тоном спросила Франсуаза.
— Они многое вынесли, это естественно…
— Я знаю, партия расстрелянных, как они говорят.