Смех дьявола
Шрифт:
— Да.
Она стала пунцовой. Он разразился смехом.
— Не смейся, это не смешно. За кого он меня примет?
— Успокойся, он уже забыл о тебе. Идем, я хочу тебя.
Забыв стыд, Леа позволила увести себя на третий этаж.
— Здесь кабинет генерала, — прошептал он, проходя мимо двери, охраняемой молодым солдатом.
В конце коридора, заглянув сначала в несколько комнат, Франсуа нашел наконец то, что искал.
Это была узкая комнатушка, свет в которую проникал через высоко расположенное слуховое окно, в которой были сложены скатанные ковры и тщательно свернутые обои. Здесь было очень душно и стоял сильный запах пыли и нафталина. Тавернье толкнул Леа на груду ковров и сам упал на нее.
— Подожди, обними меня.
— Позже, я слишком долго сдерживался, думая о тебе и твоем милом маленьком заде; я не могу больше ждать…
В нетерпении он попытался сорвать с нее трусики.
— Дьявол, это довоенная ткань, — выругался он, яростно сдирая их.
— Подожди, ты разорвешь мое платье.
— Я куплю тебе десять таких. А!..
Он овладел ею с такой грубостью, что у нее вырвался крик боли и гнева.
— Ты делаешь мне больно… Отпусти меня…
— Скорее я умру.
Она боролась, пытаясь освободиться.
— Подлец!..
— Еще. Это первое слово, которое я слышу от тебя.
— Подлец!.. Подлец!.. По…
Желание в свою очередь овладело ею, и теперь это были два зверя, которые урчали и кусали друг друга.
Миг острого наслаждения не насытил их желания. Не разжимая объятий, они снова занялись любовью, предаваясь всем своим существом сладострастию, какого, кажется, никогда не испытывали.
Несколько долгих минут они лежали молча, еще прислушиваясь к гулу наслаждения в своих телах. Франсуа приподнялся и посмотрел на нее. Он редко видел такое полное самозабвение в страсти. Раз отдавшись, она снова подчинялась его желаниям без малейшего стыда. Он коснулся припухших губ. Слабый свет проникал через ресницы Леа, вызывая у него нестерпимое чувство.
— Посмотри на меня.
Прекрасные глаза медленно открылись. Взгляд был затуманен, полон отчаянной грусти. Он не понял этой печали.
— Ты сердишься на меня?
Леа покачала головой, но тяжелые слезы катились из глаз.
— Я люблю тебя, малышка, не надо плакать.
— Мне было так страшно… — удалось ей выговорить наконец.
— Все кончилось. Я здесь.
Она гневно выпрямилась и оттолкнула его.
— Нет, это не кончилось. Везде есть люди, которые убивают других…
— Я знаю. Успокойся. Потом ты мне расскажешь… Я знаю о Камилле…
— Ты знаешь о Камилле? А знаешь ли ты о Пьеро?., о Рауле?., о Франсуазе?..
— О Франсуазе?
— Она арестована и обстрижена бойцами ФВС.
— Откуда известно, что это были ФВС?
— У них были повязки.
— Весьма много заинтересованных людей просочилось во Французские Внутренние Силы, генерал это знает. Будут предприняты меры, чтобы восстановить общественный порядок и наказать виновных.
— Я не знаю, очень ли это заинтересованные люди, как вы выражаетесь, которые просочились в ряды освободителей Парижа, но я могу заверить, что в большинстве зрители, присутствовавшие при стрижке моей сестры и других девушек, получали от этого большое удовольствие и находили нормальным, что их наказывают таким образом.
— Гнев тебе всегда очень идет, моя милая…
— О!
— Прости меня. Что с ней стало потом?
— Ее отправили на зимний велодром.
— Она там в хорошей компании, там все «сливки»: Саша Гитри, Мари Марке… Не беспокойся больше, мы вытащим ее оттуда. Боже мой! Я должен тебя оставить. Генерал уже, наверное, ждет меня. Я позвоню тебе завтра. Будь умницей, жди звонка.
Он вышел, на ходу застегивая брюки.
— Франсуа!
— Да? — откликнулся он, вернувшись.
— Я счастлива, что снова увидела тебя.
Он поднял ее и прижал к себе, обнимая с нежностью, всегда удивлявшей ее.
Задумчиво слушала она, как удаляются шаги этого мужчины, возле которого она чувствовала себя то вполне защищенной, то, напротив, в большой опасности. Не расположенная к анализу, она пыталась обнаружить причины этих противоречивых чувств. «Он меня пугает. Я дура, почему я боюсь, он никогда не сделал мне ничего, что оправдывало бы это чувство… А если я боюсь, как бы он не разлюбил меня, как бы не бросил?… Да, конечно, я боюсь этого, но чувствую, что здесь другое… Это почти физическое… Я дрожу от страха, когда он говорит мне «мой ангел»… однако моя привязанность так велика, что я последовала бы за ним повсюду… Но он?.. Он говорил мне, что любит меня, но каждый раз, когда мы видимся, он бросается на меня, даже не потрудившись сказать мне что-нибудь другое, кроме: «иди сюда… я хочу тебя…» Я должна честно признаться, что это меня возбуждает, но мне нравятся «ласки души», как говорил Рафаэль Маль, цитируя Бальзака… Странно, но у него прямо дар какой-то вызывать у меня гнев… Вот и сейчас по поводу Пьеро и Франсуазы… Как будто подсознательно я считаю его виновным в том, что случилось с ними… Я не понимаю… может быть, потому что это человек, поведение, слова и отношения которого двусмысленны, и я подозреваю таких людей в том, что они ответственны за войну… Я хорошо знаю, что это нелепо… Камилла знала бы наверняка… Как мне ее не хватает… Почти такое же чувство потери, утраты, как после смерти мамы… Когда я думаю, что предала ее, что хотела отнять у нее мужа!.. Прости меня, Камилла… Есть столько вещей, о которых я тебе не сказала… Которых ты мне не сказала тоже… И теперь это кончено… кончено… О, довольно слез!.. Это не дает ничего… ничего».
Леа яростно стала расправлять свое платье, но безуспешно. «Ах, эти военные ткани!» Хорош у нее будет вид, когда она пройдет мимо дежурного! В конце концов надо же решиться и оставить этот склад ковров. Она приоткрыла дверь, посмотрела по сторонам, потом, обретя уверенность, проскользнула до лестницы, по которой спустилась с самым достойным видом. Входная зала была полна молодых людей, военных и ФВС, смотревших на эту красивую девушку в измятом платье и с растрепанными волосами, завидуя тому, кто привел ее в такое состояние. Она прошла, вздернув подбородок, как будто не слыша восторженных присвистываний, которые приветствовали ее выход, но, оказавшись на улице, припустилась бегом, красная от стыда и ошалевшая от ярости.
На Университетской улице Шарль встретил ее громкими криками.
— Как, ты еще не лег?
— Папа здесь! Папа здесь!
Ребенок хотел затащить ее в гостиную.
— Подожди, мне надо переодеться.
— Нет, пойдем.
— Сейчас, дорогой.
— Папа, папа! Это Леа, она не хочет заходить!
В раме двери показался высокий и худой силуэт Лорана.
Она обняла его. Какой у него усталый вид!
— Подожди меня, я пойду сменю платье.
Затем появилась Лаура.
— Наконец-то ты! Мое платье!.. Во что ты его превратила?
— Извини меня, я упала.
— Упала?..
Сконфузившись, Леа скрылась в своей комнате.
Когда Леа вошла в гостиную, тетя Альбертина посмотрела на нее сурово.
— Ты знаешь, что мне не нравится, когда ты выходишь по вечерам, не предупреждая нас.
— Извини меня, я встречалась с Франсуа Тавернье по поводу Франсуазы. Он займется этим. Я видела генерала де Голля, — добавила она, чтобы сменить тему.