Смех дьявола
Шрифт:
— Надо спуститься в убежище, — крикнула Альбертина, открывая дверь с малышом Франсуазы на руках.
Лиза и Эстелла с растрепанными волосами пробежали в коридор.
— Спускайтесь без меня, уведите Шарля.
Мальчик, не до конца проснувшись, уцепился за нее.
— Не хочу… я останусь вместе с тобой…
— Хорошо, ты останешься здесь.
Прижавшись к ней в одном из больших кресел гостиной, Шарль снова заснул. Леа курила сигарету, в то время как немецкие бомбы падали на близлежащие улицы.
Около полуночи прозвучал отбой воздушной тревоги. Сирены пожарных машин и карет скорой помощи сменили вой бомб. Все снова заснули. Но
В результате этого налета погибли сто человек и приблизительно пятьсот были ранены. Для тех, кто поверил, что война закончилась, это было суровое отрезвление.
На заре 27 августа 1944 года Париж залечивал свои раны. В Нотр-Дам при закрытых дверях совершалась странная церемония, называемая «новое освящение». Поскольку в храме, по литургическому выражению, была пролита «кровь преступления», его следовало вновь освятить, чтобы верующие могли вернуться в него для молитвы. Протоиерей Нотр-Дам, монсеньор Брот, в сопровождении каноника Ленобля обошел базилику внутри и снаружи, окропляя стены «григорианской водой» — смесью воды, пепла, соли и вина. После этой церемонии, проходившей исключительно в присутствии клирошан Нотр-Дам, службы и мессы стали совершаться, как обычно.
В это воскресное утро на баррикаде бульвара Сен-Мишель в присутствии большой и молчаливой толпы совершил мессу капеллан ФВС, священник маки Верхней Савойи.
Леа отказалась сопровождать своих тетушек на большую мессу в Сен-Жермен-де-Пре.
После многих попыток Альбертины де Монплейне удалось дозвониться до мэтра Люка Дельмаса. Связь была очень плохой, приходилось кричать, чтобы быть услышанным.
— Алло, алло… Вы слышите меня?.. Это мадемуазель де Монплейне… Я тетка молодых Дельмас… Да, они со мной… Они чувствуют себя хорошо… Я звоню вам по поводу вашего сына… Да, Пьеро… Нет… Нет… Он убит… немцами… Я соболезную… Увы, это возможно… Вчера я ходила на опознание тела… Я не знаю… Он был с Леа на бульваре Сен-Мишель… Я позову, она была ранена… Не кладите трубку… Леа, это твой дядя, он хочет говорить с тобой.
— Мне нечего ему сказать; ведь это по его вине Пьеро дал убить себя.
— Ты несправедлива, это надломленный человек.
— И очень хорошо.
— Леа, ты не имеешь права так говорить. Это брат твоего отца, не забывай об этом. Если ты не хочешь говорить из христианского милосердия, то сделай это из человечности, в память твоих родителей.
Почему ей говорят о родителях? Они умерли, как Камилла! Как Пьеро!
— Алло, — сказала она, вырывая трубку из руки тетки. — Алло, да это Леа… Я его встретила случайно несколько дней назад. Он был один год в Сопротивлении с коммунистами, его направили в Париж как связного между руководителями восстания. Он был убит гранатой… Нет, я не знаю, страдал ли он, меня ранили, нас отправили в разные больницы… Алло, алло… Не прерывайте… Алло, кто у телефона?.. Филипп… Да, это ужасно… Париж освобожден, а что происходит в Бордо?.. Что?.. Вы надеетесь, что немцы отбросят американцев!.. Брось, ты не отдаешь себе отчета в том, что война для Германии проиграна и что сегодня или завтра такие люди, как ты и твой отец, рискуют быть расстрелянными… Нет, это не доставило бы мне удовольствия, мне было бы все равно. Пьеро действительно погиб… Да, я изменилась. Что нужно сделать для похорон?.. Звони мне по телефону тетушек… «Литтре 35–25»… У вас есть новости о дяде Адриане?
Леа положила трубку, вдруг посерьезнев.
— Тетя
23
Сентябрь 1944 года стал для Леа решающим месяцем.
Собственно, все началось вечером 30 августа.
Около восьми часов вечера зазвонил телефон. К аппарату подошла Альбертина.
— Алло… Да, моя племянница здесь, кто ее спрашивает?.. Как? Я не расслышала… Месье Тавернье… Франсуа Тавернье? Здравствуйте, месье… Где вы находитесь?.. В Париже! Когда вы приехали?.. Вместе с генералом де Голлем! Я так рада вас слышать, месье… Да, Леа чувствует себя хорошо… Мадам д'Аржила? Увы, месье! Она погибла. Да, это ужасно. Ее сынишка здесь. Мы виделись с его отцом несколько дней назад, он сейчас сражается в северных пригородах Парижа… Подождите, я передаю трубку Леа. Леа!.. К телефону.
Леа появилась в махровом халате, на ходу вытирая волосы.
— Кто говорит?
— Тавернье.
— Франс…
— Да. Что с тобой, милая?.. Тебе нехорошо?
Ее сердце билось так сильно, что она чувствовала боль во всем теле.
— Нет… ничего, — проговорила она слабым голосом, сев сначала на стул.
Альбертина де Монплейне смотрела на нее с нежностью, смешанной с беспокойством. Она отдала бы все, что имела, чтобы наконец увидеть счастливой дочь своей дорогой Изабеллы.
— Тетя… я хотела бы побыть одна.
— Конечно, дорогая, извини меня.
Леа не осмеливалась поднести трубку к уху, несмотря на все более настойчивые «алло, алло».
— Алло… Франсуа?.. Да… Да… Нет… я не плачу… Нет, уверяю вас… Где?.. В военном министерстве? Это где?.. Улица Сен-Доминик, 14?.. Я еду… мне только надо высушить волосы… Франсуа… Хорошо, хорошо, я соберусь быстро.
Леа положила трубку. Опьянев от радости, смеясь и плача, она готова была на коленях благодарить Бога. Он жив!..
После смерти Камиллы она пыталась забыть его, опасаясь новых страданий из-за потери любимого существа. Расставшись с Лораном после испытанного счастья, она думала, что ей это удалось. Но вот при одном звуке его голоса тело ее задрожало, словно от ласки. Скорее оказаться в его объятиях, забыть все эти ужасы, не думать больше о войне, о смерти, думать только об удовольствии… Стоп, волосы не высохли, она, должно быть, ужасна.
Леа бросилась в свою комнату, энергично вытирая волосы, стала рыться в шкафу в поисках платья. Куда же подевалось голубое платье, так шедшее ей… нет нигде. Наверное, оно в корзине с грязным бельем.
— Лаура, Лаура…
— Да не кричи так, чего ты хочешь?
— Ты не можешь одолжить мне красно-зеленое платье?
— Но оно новое!
— Верно. Будь любезна, дай его мне… Я обещаю тебе быть очень осторожной.
— Хорошо, только чтобы помочь тебе. Куда ты отправляешься?
— У меня встреча с Франсуа Тавернье.
— Как! Он вернулся?
— Да.
— Тебе повезло! Иди скорее, не заставляй его ждать… Я пойду за платьем.
Когда Лаура вернулась, Леа стояла голая и ощупывала свое тело.
— Как ты красива!
— Не больше, чем ты.
— О нет! Все мои приятели так говорят. Подожди, надень платье… Будь осторожна, ткань непрочная.
Лаура помогла ей надеть платье из муслинового крепа с глубоким декольте и широкими короткими рукавами.
— Ничего себе! Ты не промах! Платье от Жака Фата!
— Я выменяла его на пять кило сливочного и пять литров растительного масла.