Смех дьявола
Шрифт:
Недостаточно быстро, однако. Удар пришелся ей по голове. Она соскользнула с кровати, со стоном схватившись руками за голову. Девчонка бросилась к ней, схватила за волосы и ударила наотмашь.
— Остановись! — крикнул Альфонс.
— Убирайся, я хочу отделать эту шлюху.
— Остановись, говорю тебе… Сесилю не понравилось бы, что ты делаешь, — сказал Альфонс, пытаясь удержать ее.
Рука Риты замерла в воздухе, пальцы медленно разжались. Она перевела взгляд на Альфонса, как бы пытаясь осознать, что произошло.
Альфонс сделал неловкий жест, привлекая ее к себе. Он попытался ее успокоить.
— Это
— Я предпочла бы, чтобы он спал с ней… — бормотала она.
Леа смотрела на них и не понимала.
— Что произошло?
Прежде чем ответить, подросток шумно высморкался.
— Сесиль спустился по улице Турнон. Его убили.
— О нет!
Рита посмотрела прямо ей в глаза и бросила:
— Да! И твой кузен тоже погиб!
— Замолчи, Рита!
— Почему? Нет причины, чтобы я одна страдала.
— Откуда вы это знаете?
— От ординарца полковника Рола. Твоего кузена отвезли в Валь-де-Грас. Там мы его и отыскали. Тебе лучше вернуться домой.
— А как это случилось с Сесилем?
— Мы подошли к зоне боев. На улице Гарансьер увидели брата Сесиля, Клемана, он крикнул нам, чтобы мы укрылись. Сесиль не захотел, и мы пошли дальше, пробираясь вдоль стен по улице Вожирар. Было жарко. Какой-то бош выбежал из-за горящего танка, поливая все вокруг из автомата. Клеман был ранен в ноги. Он прополз немного. Тогда фриц, не торопясь, разрядил в него чуть не весь магазин и направился в сторону Сената. Сесиль ревел, как безумный… Я пытался его удержать. Но он подобрал винтовку брата и побежал за немцем. Тот обернулся. Мне показалось, что он улыбался. Они подняли оружие одновременно… Пуля Сесиля попала немцу в лицо… Его пули изрешетили моего друга… Вот так!
Трое молодых людей оплакивали мальчишку пятнадцати лет, младшего брата Гавроша, который только что погиб в прекрасный день августа 1944 года, в день освобождения Парижа.
Вытерев глаза, не говоря ни слова, Рита и Альфонс ушли. Леа с рыданиями бросилась на кровать, поочередно ей являлись лица кузена и Сесиля и слышался их смех.
— Они мертвы!.. Они мертвы! — кричала она в подушку.
Париж ликовал. Разбирались баррикады, отовсюду слышался смех. Стояла отменная погода. На Новом мосту вокруг аккордеониста возник импровизированный бал. Девушки с замысловатыми прическами или с волосами, падающими на плечи, кружились в объятиях бойцов ФВС и солдат Леклерка, получивших увольнительную до полуночи. Но все вокруг еще напоминало о недавних боях. На улице Мазарини, Дофин, на улице Ансьен-Комеди люди шагали по битому стеклу. Вдоль набережных, на площади Сен-Мишель обгоревшие остовы машин, грузовиков и танков свидетельствовали об ожесточенности схваток. Букетики цветов, положенные на мостовую, указывали, что на этом месте были убиты мужчина, женщина или ребенок. Некоторые прохожие опускались на колени перец бурыми пятнами.
Леа медленно шла по набережной Гранд-Огюстен, проводя пальцем по еще теплому от полуденного солнца камню или по дереву ящиков букинистов. На площади Сен-Мишель под приветствия толпы маневрировали танки.
Опершись на парапет, Леа смотрела, как они проходят мимо. На фоне заходящего солнца ее волосы казались огненными. Солдаты приветствовали ее и знаками приглашали присоединиться к девушкам, собравшимся вокруг них.
— Леа!
Несмотря на шум, она услышала свое имя и оглянулась, ища, откуда донесся этот возглас.
— Леа!
— Лоран!
Леа бросилась наперерез толпе. Лоран протянул ей руку, помогая подняться. Не обращая внимания на насмешливые взгляды своих людей, он прижал ее к себе, бормоча ее имя. Леа все это казалось нереальным. Что делала она здесь на танке, движущемся к Ратушной площади, в объятиях офицера, пахнущего порохом, маслом, грязью и потом? От этого запаха у нее кружилась голова… Это был Лоран! Лоран, говоривший ей о своей радости встречи с ней, такой красивой в этот благословеннейший из дней, о своем счастье снова увидеть жену и сына. О чем говорил он? Она не понимала… сейчас было не время говорить о неприятном… Они были здесь, полные жизни, смеющиеся и плачущие в объятиях руг друга. Что-то ревело в ней, как зверь, который хочет вырваться из клетки. Как сказать ему об этом?.. Надо подождать… Я расскажу ему об этом завтра…
В Шатле американские танки соединились с танками дивизии Леклерка под крики и приветствия парижан.
— Да здравствует Америка!
— Да здравствует Франция!
— Да здравствует де Голль!
Трепет взволнованной толпы начал передаваться Леа. Она сильнее прижалась к Лорану.
Танк «Экзюперанс» остановился у башни Сен-Жак, где находился капитан Бюи.
— Эге, д'Аржила! Мы не скучаем!
— Это не то, что вы думаете, Бюи…
— Я ничего не думаю, я утверждаю.
Лоран спрыгнул с танка и протянул руки. Леа позволила снять себя.
Вокруг них сновали парочки, смех становился все громче, слова все более значительными, жесты более понятными, взгляды более выразительными. Все готовились отпраздновать освобождение Парижа самым простым и естественным образом: торжеством любви.
Леа медленно подняла глаза:
— Камилла умерла.
Это было, как взрыв. Вначале все вспыхнуло, потом погасло вокруг Лорана. Остались только блеклые краски, придавшие налет нереальности вещам и силуэтам, двигавшимся с неестественной медлительностью… Словно ледяная ночь настала в середине августа, и из нее возникли мертвецы Парижа… Что им надо от французского военного в американской форме, плачущего у башни Сен-Жак, возле своего танка, носящего имя забытой святой?..
Леа видела, как страдает этот мужчина, когда-то любимый ею. Ее сердце разрывалось от жалости к нему, но она не могла поддержать его, настолько сама была опустошена, не чувствуя больше в себе ни сил, ни надежд.
— С Шарлем все в порядке.
Это было все, что она нашлась сказать.
— Что с вами, дружище? Плохие новости? — спросил капитан Бюи, кладя руку своему товарищу на плечо.
Лоран выпрямился, не стараясь скрыть слез, текущих по его грязному лицу.
— Я только что узнал о смерти жены.
— Я соболезную… Как она умерла?
— Я ничего об этом не знаю, — сказал Лоран, поворачиваясь к Леа и спрашивая ее взглядом.
— Она была убита немцами и полицейскими при нападении на ферму, занятую маки.
Они умолкли все трое, безразличные к радости, кипевшей вокруг них. Бюи опомнился первым.
— Идите, вас вызывает командир.
— Иду… Леа, где мой сын?
— Он со мной, у моих теток на Университетской улице.
— Я постараюсь получить завтра увольнение. Обними Шарля за меня.