Смерч войны
Шрифт:
5
Жуков вышел на Одер 31 января 1945 года, а через две недели к рубежу Одер — Нейссе подошли войска Конева, остановившись лишь из-за растянутости линий коммуникаций и снабжения. «Тыл — это кандалы для танков», — любил говорить Гудериан. Тыловые линии долгое время служили на пользу советским войскам, теперь они их частенько связывали. Но еще больше вредили стратегическим интересам германских армий самонадеянные распоряжения Гитлера. Гудериан вспоминал после войны о том, как фюрер отверг его совет отвести костяк вермахта в Польше с Hauptkamflinie (передовой линии) на двенадцать миль назад, к новой Grosskampflinie (оборонительной линии) за пределы досягаемости русской артиллерии [1310] . Фюрер распорядился создать Grosskampflinie всего лишь в двух милях от фронта, подставляя войска под удар советских орудий и лишая немцев надежд на подготовку классического контрнаступления. «Это полностью противоречило традиционной германской военной доктрине», — писал историк кампании [1311] . Интересно, как Гитлер доказывал Гудериану свое право принимать все решения:
1310
Guderian, Panzer Leader, p. 377.
1311
Hastings, Armageddon, p. 276.
1312
Guderian, Panzer Leader, pp. 277, 305—306.
Через несколько дней после начала советского наступления на востоке между Гудерианом и Гитлером произошла серьезная стычка из-за отказа фюрера эвакуировать войска из Курляндии, где их русские прижали к морю. По воспоминаниям Шпеера, знаменательное событие случилось в огромном кабинете фюрера в рейхсканцелярии, за массивным столом из кроваво-красного австрийского мрамора, испещренного бежевыми и белыми полосками. Когда Гитлер в своей обычной безапелляционной манере отказался дать разрешение на эвакуацию войск, что он всегда делал, когда речь заходила об отступлении, начальник штаба ОКХ взорвался и напал на фюрера, как выразился Шпеер, в «стиле, беспрецедентном в наших кругах». Шпееру даже показалось, что Гудериан слишком много выпил на встрече с японским послом Хироси Осимой. Как бы то ни было, Гудериан, стоя напротив Гитлера с «горящими глазами и вздыбленными волосами», кричал ему в лицо: «Мы просто обязаны спасти этих людей, пока у нас еще есть время!» Гитлер тоже встал, отвечая: «Вы будете там сражаться. Мы не можем уйти оттуда!» «Бессмысленные жертвы! — продолжал Гудериан. — Нельзя терять ни минуты. Надо немедленно эвакуировать солдат!» По словам Шпеера, Гитлер был явно ошарашен агрессией Гудериана, в большей мере тоном, а не доводами. Фюрер, естественно, настоял на своем решении, но Шпеер сделал вывод: «Это было ново. Наступали иные времена» [1313] .
1313
Speer, Inside the Third Reich, pp. 420—421.
В январе 1945 года, когда русские войска подходили к рубежу Висла — Одер и готовы были взять Варшаву, гестапо, арестовав трех старших офицеров штаба Гудериана — полковника и двух подполковников, — допросило их на предмет доверия к указаниям ОКВ. Только после личного вмешательства Гудериана гестаповцы освободили подполковников, хотя полковника все-таки отправили в концлагерь. «Вся проблема, — писал один аналитик, — заключалась в фюрерской системе беспрекословного повиновения и исполнения приказов, вступавшей в противоречие с методами генерального штаба, основывавшимися на взаимном доверии и обмене мнениями. Она проистекала из классового самосознания Гитлера и его подозрительного отношения к генштабу, укоренившегося после неудавшегося путча» [1314] .
1314
Le Tissier, Zhukov on the Oder, p. 21.
27 января 1945 года на фюрерском совещании, начавшемся в 16.20 и длившемся два с половиной часа, Гитлер излагал свои взгляды по самому широкому спектру проблем, вставших перед нацистами. Он говорил обо всем: о погоде, политических и кадровых вопросах, положении группы армий «Юг» в Венгрии, группы армий «Центр» в Силезии, группы армий «Висла» в Померании, группы армий «Курляндия», в целом на Восточном фронте, на западе, на севере, в морях, на Балканах, о нефтепромыслах в районе озера Балатон в Венгрии, продвижении союзников в Италии, обеспеченности боеприпасами [1315] . На нем присутствовали Геринг, Кейтель, Йодль, Гудериан, еще пять генералов и четырнадцать государственных чиновников. Гудериан, выслушав длинную речь фюрера, сказал: «Главная проблема для нас сейчас — топливо». «Меня это тоже беспокоит, Гудериан», — ответил Гитлер. Показывая на район вокруг озера Балатон, где расположены нефтепромыслы, фюрер добавил: «Если здесь произойдет что-то непредвиденное, то все кончено. Это для нас самое опасное место. Мы можем заниматься импровизациями где угодно, но не здесь. Я не могу изобретать горючее» [1316] . Надо сказать, Гитлер не переставал говорить о важности Балкан с их месторождениями меди, бокситов, хромовой руды и нефти с середины 1943 года [1317] . В итоге 6-я танковая армия, пополненная и восстановленная после боев в Арденнах, была переброшена в Венгрию, где она и оставалась до конца.
1315
eds. Heiberand Glantz, Hitler and his Generals, pp. 618—667.
1316
eds. Heiberand Glantz, Hitler and his Generals, p. 651.
1317
Ibid., p. 140.
Для обороны Венгрии потребовалось задействовать семь из восемнадцати танковых дивизий, которыми Гитлер пока еще располагал на Восточном фронте. В январе 1945 года, когда «Битва за выступ» была уже фактически проиграна, у Гитлера на востоке оставалось 4800 танков и 1500 боевых самолетов против сталинских 14 000 танков и 15 000 самолетов [1318] . Январское наступление Красной Армии за месяц добралось до низовьев Одера, остановившись в сорока четырех милях от пригородов Берлина. Это было эпохальное достижение, и близость советских войск к столице Германии позволяла Сталину говорить громче и увереннее на Ялтинской конференции в Крыму, созывавшейся для обсуждения послевоенного устройства Европы и подключения Советского Союза к войне с Японией.
1318
Hastings, Armageddon, p. 277.
6
Франклин Рузвельт и Сталин встречались только два раза — в Тегеране в ноябре 1943 года и на Ялтинской конференции в феврале 1945-го, — но поддерживали регулярную переписку. Первое письмо Рузвельт отправил вскоре после вторжения Гитлера в Советский Союз в июне 1941 года, а последнее — триста четвертое — 11 апреля 1945 года, накануне своей смерти. В общем, надо признать, альянс держался главным образом благодаря Рузвельту. Теперь, когда Красная Армия оккупировала Польшу, а советские дивизии находились всего в сорока четырех милях от Берлина, и Рузвельт, и Черчилль мало что могли сделать для обеспечения политических свобод в Восточной Европе, и они оба это хорошо понимали. Безусловно, Рузвельт прилагал все усилия, включая неприкрытую лесть, для того чтобы Сталин проявил здравомыслие в решении послевоенных проблем, в том числе и в отношении создания действенной Организации Объединенных Наций. Но даже исключительное аристократическое обаяние американского президента было бессильно перед убийственным упрямством сына грузинского сапожника-пьяницы.
Обращаясь к конгрессу в марте 1945 года, Рузвельт сообщил, что Ялта «покончила с системой односторонних действий, замкнутых альянсов, сфер влияния, баланса сил и прочих средств достижения целей, веками использовавшихся и всегда заканчивавшихся крахом». Он, конечно, дал весьма идеалистическую, если не наивную, трактовку результатов Ялтинской конференции. Возможно, Рузвельт искренне верил в то, что говорил. Гораздо более реалистичной была позиция Черчилля. В октябре 1944 года он, например, взял с собой в Москву заранее подготовленный перечень «пропорциональных интересов» в пяти восточноевропейских странах (по его собственному определению, «греховный документ»). Степень влияния Британии и России Черчилль распределил таким образом: в Греции — 90 процентов влияния оказывает Британия («в согласии с Соединенными Штатами»), 10 процентов — Россия; в Югославии и Венгрии — пятьдесят на пятьдесят; в Румынии — на 90 процентов влияет Россия, на 10 — Британия; в Болгарии — 75 процентов влияния принадлежит России и 25 процентов — «всем остальным». Сталин подписал документ одним махом, попросив Черчилля неукоснительно соблюдать договоренности [1319] .
1319
Grilbert, Churchill: A Life, p. 796.
Несмотря на все свое обаяние, Рузвельт мог в случае необходимости проявить и жесткость по отношению к маршалу. 4 апреля 1945 года он написал Сталину: «Меня удивили содержащиеся в вашем послании от 3 апреля утверждения о договоренностях между фельдмаршалами Александером и Кессельрингом в Берне, «позволяющих англо-американским войскам продвигаться на восток в обмен на смягчение условий мира для немцев»». Заявив, что никаких переговоров на этот счет не велось, Рузвельт продолжал: «Честно говоря, у меня не может не возникнуть чувство горькой обиды по поводу того, как подло ваши информаторы, кто бы они ни были, искажают мои действия и действия моих доверенных подчиненных» [1320] . (Тем не менее представители Александера и Кессельринга действительно встречались в Берне, а 12 апреля британский военный кабинет провел совещание, на котором первым вопросом обсуждались предложения из Берна в отношении британских военнопленных [1321] . Понятно, что Сталин нервничал, опасаясь, как бы англо-американские союзники не заключили сделки за его спиной.) Через две недели Рузвельт умер, и все тяготы войны легли на плечи Гарри С. Трумэна. Однако любые надежды немцев, и Геббельса прежде всего, на какие-либо перемены в американской политике должны были испариться, когда стало ясно, что Трумэн будет прислушиваться к советам того же самого человека, который направлял американскую военную стратегию с 1939 года, — генерала Джорджа Маршалла.
1320
Butler, My Dear Mr Stalin, p. 314.
1321
NA, протоколы заседаний военного кабинета WM (45) 43.
К середине марта 1945 года Гитлер нашел нового виновника грядущей победы еврейско-большевистских орд. Им оказался сам немецкий Volk (народ). Похоже, в это время фюрер уже предвкушал возмездие, которое должна была получить арийская раса от русских, считая, что именно ее слабость стала причиной катастрофы, а не его стратегические ошибки. По свидетельству Альберта Шпеера, Гитлер дошел до последней степени нигилистического отчаяния, заявив 18 марта:
«Если будет проиграна война, то погибнет и Volk. Это неизбежно. Не стоит думать о сохранении основ для продолжения его примитивного существования. Напротив, лучше уничтожить все это самим. Ведь Volk окажется в положении слабой нации, а будущее окажется в руках более сильных наций востока. Те, кто выживет после этой битвы, будут неполноценными, так как лучшие погибнут».
По Гитлеру, одно лишь выживание служит доказательством неполноценности человека, того, что он «недочеловек», и полное уничтожение Германии предпочтительнее ее покорения Сталиным. Можно сомневаться в том, насколько верно Шпеер истолковал слова Гитлера в отношении русских, которых он сам называл «варварами» и «примитивами», однако нет никаких сомнений в подлинности приказа фюрера гауляйтерам, рейхскомиссарам и командующим, который он издал на следующий день, 19 марта, под названием «Ликвидации на территории рейха»: «Подлежат уничтожению средства военного транспорта, коммуникации, промышленные предприятия, склады, все ценное на территории рейха, что может быть использовано врагом незамедлительно или в обозримом будущем для продолжения войны» [1323] .
1323
Ibid.