Смерш в бою
Шрифт:
Есть вина и самого Абакумова, который в последние годы из-за близости к вождю посчитал, что «взял бога за бороду». Он считал по своей простоте и прямолинейности, что в жизни у него есть два главных понятия — Вождь и его Последователь, а с остальными можно не считаться. Вот и получилось, что эти «остальные» легко подставили молодого министра. Летом, кажется, в июле 1951 года, он был снят с должности министра госбезопасности и в скорости арестован. Расстреляли его при Хрущеве 19 декабря 1954 года в Ленинграде через один час пятнадцать минут после вынесения приговора. Ему даже не дали возможности обратиться с просьбой о помиловании.
— Я
Новый вождь, испачканный кровью невинных жертв, особенно на Украине и в Москве, избавлялся от опасных свидетелей, каким был Абакумов. Руководитель грозного «СМЕРША» очень много знал о новых поводырях советских людей. В это же самое время был арестован и генерал-лейтенант Судоплатов, отсидевший по прихоти Хрущева 15 лет, как говорится, от звонка до звонка. А вина одна — работал при Берии. Но разве человек виновен, что родился в такой период?!
А.Ф. — Распространялся ли на вас сталинский режим работы? Я имею в виду с ночными бдениями и большим перерывом на обед.
— Конечно, и в войну, и до самого 1953 года мы работали с 8.00 до 23.00, а то и позже, с перерывом на дневной отдых между 15.00 и 20.00. Много вкалывали и, естественно, уставали, особенно пальцы и мозги. Как тогда говорили мои коллеги-машинистки: «Работают руки — кормит голова».
А.С. — Не боялись ходить ночью?
— А чего было бояться? Действовал комендантский час. Москва была пуста. Я жила в коммунальной квартире, — в районе Чистых прудов, — в малюсенькой комнатушке. Смело шла домой, была уверена — никто не нападет. А если и встретится бандит — патрули тут же придут на помощь. Это не то, что сейчас. Кричи не кричи — все равно тебя ограбят. Люди стали не те, ментальность здоровую потеряли. Молодежь стала равнодушна, облученная западной поганью из ТВ — кровь, пьянство, наркота, деньги, секс… Пустота. А отсюда и порог болевого восприятия в обществе понизился до нуля.
О работе наших ребят во время войны в основном врут фильмы и их создатели… Посмотрела «Штрафбат» и «Смерть шпионам», и захотелось сразу же хорошо умыть руки и лицо. Сколько в этих картинах неправдоподобия, грязи, напраслины и несправедливости, мягко говоря. Так и хочется спросить, — а кто заказывает эти пасквили? Неужели государственным чиновникам безразлично, какое пойло будет пить молодежь? Так мы скоро и Россию потеряем, как потеряли Советский Союз. У предательства одно лицо и нравы одни. Молодежь надо воспитывать на героизме, а не на мерзости… Увы, в нашем несовершенном мире гораздо легче избавиться от хороших привычек, чем от дурных…
Племянница принесла старые альбомы с затертыми и обломанными черно-белыми фотографиями. Мы долго рассматривали их. Вот она в школьные годы, потом где-то на улице Москвы. А вот Валентина Андреевна в гимнастерке с погонами старшего лейтенанта госбезопасности, орденом и медалями на груди. С разрешения хозяйки мы сфотографировали некоторые, записали несколько монологов на диктофон.
Потом заговорили о приближающейся весне. Сразу же лицо Валентины Андреевны посветлело и потеплело.
— Давайте выпьем по три чарки, — предложила она. — Сначала помянем ушедших, потом за здоровье живущих, а третью за процветание Отчизны.
Мы согласились!..
Когда подняли тост за ушедших в мир иной, Валентина Андреевна коротко всплакнула,
— Выпьем за тех моих друзей по Лубянке, которые в 1941 году ушли на фронт и не вернулись. Они были хорошими мужиками, а не жупелами, какими пытаются их бедных и несчастных сегодня изобразить. Молодые, погибшие на войне, — как изъятая из года весна. А что видим сегодня — историю переписывают, памятники рушат, по могилам предков стервецы топчутся, дома, стоящие на дорогой земле, поджигают. Не по-христиански, братцы, это все… ох, не по-людски…
Чокнулись рюмками только два раза — за здоровье собравшихся и за Россию-матушку.
— Моя память держит большой список тех, кого сегодня нет с нами, — пусть земля им будет пухом, — опять она вернулась к теме павших.
Иришка сидела за столом и только внимательно слушала в знаменательный день свою знаменитую бабушку и пришедших к ней двух седовласых «молодых» ветеранов — ее коллег. Судя по всему ей было интересно послушать о зазеркалье далекой жизни, в которой она совсем не ориентировалась. Потом, когда вновь заговорили о войне и ушедших на фронт молодых оперативниках, девушка встрепенулась и промолвила:
— А Валентина Андреевна в войну и за войну тоже награждалась.
Мы взглянули на хозяйку стола.
В.Ф. — А почему мы никогда не видели у вас наград? На Дни Победы вы крепили на груди только красную или гвардейскую ленточку.
А.С. — Понимаю, вам нескромно перечислять все, чем отметила служба на Лубянке. Ну, так и быть, назовите, пожалуйста, хотя бы самые близкие вашему сердцу правительственные награды?
— Я бы вам все показала, только уже не помню, где их положила. А что касается самых дорогих, то это, конечно же, орден Красной Звезды, полученный в тяжелом 1941 году, и медаль «За оборону Москвы», которую мне вручили уже в конце войны. Они мне самые дорогие.
Время пробежало быстро и, когда стали прощаться, Валентина Андреевна смахнула передником набежавшую слезу и промолвила:
— Заходите, я вас всегда буду ждать! Мне уже осталось чуть-чуть, поэтому каждый ваш визит — это путешествие не в «терра инкогнито», а в очень знакомую страну под названием Лубянка!
Смотрел я в это время на чуть покрасневшее от наперсточных порций «Столичной» лицо нашей Валентины Андреевны и подумал, каких красивых внешностью и душой лепила «тоталитарная» система. Она их не обкрадывала нравственно, не заставляла торговаться совестью, не прививала холодного равнодушия, не втравливала в жизненную гонку за длинным рублем. Их то тяжелое время закалило морально и сделало порядочными людьми на всю оставшуюся жизнь.
Уверен, такие такими останутся до последнего вздоха…
Смертники…
Время все дальше и дальше отдаляет нас от тех событий, которые связаны с Великой Отечественной войной и ее одной из страниц — героической обороной Москвы, контрнаступлением наших войск и провалом гитлеровского плана «Тайфун» по захвату и уничтожению столицы.
Города не ведут дневников, улицы не пишут воспоминаний, дома не оставляют мемуаров. Но их безмолвие — особый язык. Он понятен лишь тем, кто связал свою судьбу с судьбой города. Одним из таких людей, связавших свою жизнь с Москвой в грозное военное время, был и герой настоящей статьи.