Смерть Артура
Шрифт:
— А потом, клянусь Иисусом, — заключил сэр Кэй, — сэр Ланселот взял мои доспехи, мне же оставил свои, и я ехал в мире и спокойствии, ибо никто не желал со мной драться.
Между тем явились ко двору и те трое рыцарей, что сражались с сэром Ланселотом на долгом мосту, и тоже назвали себя пленниками сэра Кэя. Но сэр Кэй от них отказался, говоря, что с ними не бился и в глаза их не видывал. — Но я успокою вас, — сказал им сэр Кэй. — Видите, вон там сэр Ланселот, это он вас победил. — И, узнав то, они обрадовались. А тут и сэр Мелиот Логрский возвратился домой и рассказал сэру Кэю и королю, как сэр Ланселот спас его от смерти. И все другие его приключения стали известны: как четыре королевы-волшебницы заключили его в темницу и как его освободила дочь короля Багдемагуса. Узнали при дворе и
И была в ту пору у сэра Ланселота слава такая, как ни у кого из рыцарей на свете, и почитал его всяк — и велик и мал.
Конец славной повести о сэре Ланселоте Озерном.
Книга четвертая
Повесть о сэре Гарете Оркнейском по прозванию Бомейн
Во дни Артуровы, когда заполнены были все места за его Круглым Столом, случилось однажды королю распорядиться, чтобы великий праздник Пятидесятницы справили в городе и замке, носившем в то время название Кинке-Кинкадон, [79] что на песках у Валлийской границы. У короля был неизменный обычай на праздник Пятидесятницы из всех праздников в году не садиться за обед, прежде чем не увидит он какого-нибудь чуда или не услышит о нем рассказов. И того обычая ради всевозможные чудесные дела и вещи привозили к Артуру, и чаще всего на праздник Пятидесятницы. Вот в день Пятидесятницы незадолго до полудня заметил сэр Гавейн троих людей верхами, и за ними — карлик пеший. Спешились эти трое, карлик держит их коней, и видит Гавейн, что из троих один на полтора фута превосходит двух других ростом. Тогда подошел он к королю и сказал:
79
Кинке-Кинадон — по мнению исследователей, это искаженное название мертвого города времен Римской империи, развалины которого находились вблизи Карнарвона на возвышенности
— Сэр, идите садитесь за обед, ибо чудесное приключение уже у ворот.
Уселся король Артур за богатый обед вместе со многими другими королями. И были там все рыцари Круглого Стола, кроме тех, кто находился в плену или пал. И в тот день великого праздника предстояло им пополнить свое число снова до ста пятидесяти, дабы не было за Круглым Столом пустых мест. Тут вдруг входят в залу двое в нарядных и богатых одеждах, и на плечи их опирается юноша, какого прекрасней лицом и стройнее телом никому из них не случалось встречать. Был он высок и крепок, в плечах широк, лицом хорош и руки имел большие и красивые, [80] что красивее и не увидишь на земле. Но он повис у них на плечах, словно не мог ходить и держаться на ногах без такой опоры. Как увидел его король, тут же смолкли все и расступились, пропуская их, и туда, на царское возвышение, они все трое прошли, не промолвив ни единого слова.
80
Сноудон… и руки имел большие и красивые… — Под прозвищем Бомейн (по-французски «прекрасные руки») Гарет выступает только в книге Мэлори. Во французской средневековой литературе нет произведений, специально посвященных Гарету. Повествование о Гарете у Мэлори перекликается с романами Кретьена де Труа «Эрек и Энида» и «Повесть о Граале», а также с другими французскими романами. В то же время существует гипотеза, что у героя Мэлори был реальный прототип — Ричард Бичем (Бошам), граф Варвик, победно выступавший против французских рыцарей на турнире под Кале в 1417 г.
И сразу отступил на шаг тот юноша рослый, выпрямился легко и сказал:
— О благороднейший из королей, король Артур! Бог да благословит вас и всю вашу славную дружину, а рыцарей Круглого Стола стократ! Я приехал к вам молить вас о милости, просить вас выполнить три моих желания. Я не испрошу ничего такого, что не могли бы вы пожаловать мне с честью, и не будет вам с того ни ущерба, ни урона. Первую милость, первый дар испрошу я сейчас, другие же два — ровно через год, где бы вы ни справляли тогда великий праздник Пятидесятницы.
— Спрашивайте, — отвечал король Артур, — и что испросите, получите.
— Сэр, вот вам мое желание по случаю великого праздника: чтобы вы кормили меня и поили вдоволь весь год, а тогда испрошу я у вас два других дара.
— Сын мой, — сказал король Артур, — мой совет тебе: проси большего, ведь эта просьба — не просьба, ибо сердце мое расположено к тебе и мне говорит, что ты происходишь из славного рода и либо я сильно обманываюсь в моем суждении, либо же ты выкажешь себя мужем благородным и доблестным.
— Сэр, — тот отвечал, — это уж как придется, а я просил у вас то, что мне покамест надобно.
— Ну что ж, — говорит король, — в еде и питье у тебя не будет недостатка, я не отказываю в этом ни другу, ни врагу. Но я хочу знать твое имя.
— Сэр, того оказать я не могу.
— Чудесное дело, — сказал король, — чтобы ты не знал собственно! о имени. А ведь ты прекраснейший из юношей, каких я когда-либо видел.
И король поручил его сэру Кэю-Сенешалю, повелев, чтобы его кормили и поили лучшими яствами и винами и чтобы все у него было в избытке, как если был бы он сын лорда.
— Вот уж была нужда так на него тратиться, — сказал себе сэр Кэй. — Ведь могу поручиться; он мужичьего роду и не получится из него рыцаря, ибо будь он рожден лордом, он бы попросил коня и доспехи, он же каков есть, такова и просьба его. А раз нет у него имени, дам ему дам имя: будет он зваться Бомейн, что значит Прекрасные Руки. И определю его я на кухню, и там будет он кормиться каждый день жирной похлебкой, так что к исходу двенадцатого месяца окажется он жирен, как боров в свинарнике.
А те двое тут же и уехали и оставили юношу на попечении сэра Кэя, который всячески над ним издевался и насмехался. Разгневался на сэра Кэя за то сэр Гавейн. А всех больше — сэр Ланселот, он велел сэру Кэю оставить издевки.
— Ибо головой могу поручиться: он еще покажет себя мужем славным и доблестным.
— Увидим, — отвечал сэр Кэй, — да только едва ли, ведь каков он сам, такова и просьба его была.
— Смотрите, — сказал ему сэр Ланселот, — вот вы дали славному рыцарю Брюнору, Динаданову брату, прозвище Худая Одежка — и сами же за то потом поплатились.
— Ну, что до него, — отвечал сэр Кэй, — то этим вашу правоту не докажешь. Ведь сэр Брюнор всегда мечтал о чести и славе, а этот — лишь о хлебе, да о питье, да о жирной похлебке. Готов жизнью поручиться, он вырос при каком-нибудь монастыре, где не видели вдоволь ни еды, ни питья, вот он и явился сюда на прокормление.
И велел ему сэр Кэй отыскать себе место за столом и садиться есть. И Бомейн Прекрасные Руки пошел к дверям залы, сел среди мальчиков и прислуги и ел свой обед в печали. Сэр Ланселот после обеда звал его в свой покой, дабы там накормить и напоить его вдоволь, приглашал его и сэр Гавейн. Но он ни за что не соглашался, ибо желал поступать только так, как приказывал ему сэр Кэй.
Что до сэра Гавейна, то он не зря предлагал ему гостеприимство, а по велению крови, ибо юноша приходился ему близким родичем, хоть он того и не знал. Сэром же Ланселотом руководила лишь любезность его и великое благородство.
И был юноша отправлен на кухню и спал по ночам с кухонными мужиками. Так прожил он целый год и ни разу не обидел ни взрослого, ни ребенка, ко всем являя кротость и покорство. Но всякий раз, как устраивали рыцари поединок, если только мог, непременно шел он смотреть. А сэр Ланселот предлагал ему золото на расходы и дарил платье, и сэр Гавейн тоже. И когда бывали там игрища и состязания, он на них являлся неизменно и кидал бревна и камни на два ярда далее самых искусных своих соперников. Сэр же Кэй тогда приговаривал: