Смерть домохозяйки
Шрифт:
– Что-то я не пойму, – Мамедов обвел глазами всех присутствующих, – кто сегодня дежурил?
– Мы с Валентинычем, – ответил Антонов-старший, поднимая голову от «Московского комсомольца».
– Решили остаться на вторую смену? – он посмотрел на Ганке, восседавшего за пультом.
Валентин Валентинович был самым старшим по возрасту и происходил из семьи поволжских немцев. Он работал в «Кайзере» больше двух лет.
Начав трудовой путь с токарного станка, он выдвинулся в передовики производства. Но потом как-то неожиданно оставив это самое производство, свернул на извилистую тропку
Но однажды рискованное предприятие Ганке печально для него закончилось. Валентинычу определили пять лет общего режима, четыре из которых он благополучно отбарабанил. Год ему скостили за примерное поведение.
Выйдя на свободу, Ганке твердо решил «завязать». Как-то он врезал замок Вере Гавриловне – матери Вершининой, которая, оставшись довольной работой Ганке, порекомендовала этого мастера дочери, когда той нужно было поменять замок на входной двери.
По достоинству оценив его таланты и навыки, Вершинина пригласила его работать в «Кайзер», где он и трудился в настоящее время к их взаимному удовольствию.
Если Маркелов мог с закрытыми глазами разобрать и собрать любой компьютер, то для Ганке не существовало такого замка, который он при необходимости не сумел бы открыть.
– Шурик нам политинформацию читает, – Валентины улыбнулся сквозь густые, аккуратно подстриженные усы.
– Ладно, – махнул рукой Алискер, – это ваше дело, может и хорошо, что вы не ушли. Так, – помедлил немного он, – к концу недели нужно будет сделать замеры в «Маленьком принце» и составить смету, с директором есть предварительная договоренность. Я думаю, этим займется Антонов-старший. В помощь себе возьмешь Толкушкина, пусть учится.
– Век живи, век учись… – вздохнул Толкушкин и сладко зевнул, прикрывая рот ладонью.
Шурик был на полчаса старше своего брата-близнеца, но при любом удобном случае всячески пытался это подчеркнуть. Поэтому его и называли Антонов-старший. Внешне очень немногие могли их различить, хотя по характеру они были совершенно разными. Если Николай был обстоятельным и спокойным, то Александр был иногда излишне активен, словно у него шило торчало в одном месте.
– Может, мы еще Вадика прихватим, – Шурик повернулся к Маркелову, – так быстрее управимся.
– Вы и вдвоем успеете, спешки никакой нет, – Алискер развернулся и вышел из дежурки.
ГЛАВА ПЯТАЯ
После обычных разговоров о дверях, сигнализациях, вершининской личной жизни, Мещеряков поинтересовался, как продвигается дело его приятеля.
– Пока рано говорить о чем-то конкретном, – Вершинина закурила новую сигарету, – даже сутки еще не прошли с начала расследования.
– Ну хоть наметки какие есть?
– Понимаешь, Миша, мне это убийство сразу показалось каким-то странным, – Валандра выпустила дым в потолок.
– Любое убийство, если оно не бытовое, всегда неординарно, – изрек Мещеряков.
– Да я не
– Ну, – замялся он, – при определенных обстоятельствах…
– При каких, например?
– Да что ты ко мне привязалась? – отмахнулся он, – у тебя что, есть основания так думать?
– Смотря что ты называешь основаниями.
– Что ты все загадками говоришь? – в его голосе появилось раздражение.
– Дело в том, что ни у кого как бы нет никаких видимых мотивов для убийства Козловой. Я уж не говорю о том, что ни у кого из окружения Козловых нет оружия. Мы, конечно, еще поработаем в этом направлении, но параллельно будем развивать другую линию.
– Ты вот говоришь, что ни у кого нет оружия, – Мещеряков прищурился, – а если это заказное убийство? Очень уж профессионально сработано.
– Может быть и так, но опять же, где мотивы?
– Ищи. Это твоя работа.
– Трудно с тобой не согласиться, – усмехнулась Вершинина.
Взяв у Козлова фотографию Юлии, Мамедов направился к гостинице «Русское поле». Останавливаясь у светофоров, он разглядывал запечатленное на фотобумаге изображение молодой привлекательной женщины с длинными золотистыми волосами.
Хотя его вполне понятный интерес был смешан с жалостью и досадой.
У Юлии были большие чуть-чуть навыкате голубые глаза, миниатюрный, немного вздернутый носик и пухлые капризные губки. У глаз притаились тонкие морщинки, но выглядела Козлова моложе своего возраста. Был ли тому причиной ее распахнутый, как бы удивленный взгляд или капризно надутые губы, точно у маленькой девочки, но лицо Юлии, несмотря на косметику, поражало своей свежестью и какой-то наивной инфантильностью.
«Мила, ничего не скажешь», – заметил чуткий к женскому шарму Мамедов.
Загнав «Ниву» в тесный коридор между белым «БМВ» и красной «восьмеркой», он не спеша вошел в просторный прохладный, отделанный светло-серым мрамором холл, где с правой стороны высилась длинная стойка, за которой полная дама средних лет что-то сосредоточенно записывала в регистрационный журнал.
«Не очень я люблю общаться с таким возрастом», – подумал Мамедов, приближаясь к стойке.
И точно благожелательный отклик на его пусть и не мольбу, но невеселое замечание двери лифта открылись, и из кабины плавной походкой вышла молодая женщина в костюме администратора. Она проплыла мимо охранника в светло-голубой рубашке и синем галстуке, который скучал на стуле, не удостоив его взгляда. Мамедов не мог не заметить, как она стройна, и как ее узкая прямая юбка выгодно подчеркивает это.
На вид ей можно было дать лет тридцать. Осанистая и спокойная, она вышагивала на своих высоких шпильках с таким достоинством, точно шла по подиуму. Ее густые темно-русые волосы были аккуратно забраны в пучок, и только когда она приблизилась, притормозивший было Мамедов заметил, что одна прядь все же выбилась из ее красивой прически. Волнистая и более светлая, чем вся приглаженная и стянутая в пучок копна, она игриво колыхалась, едва касаясь лацкана пиджака.
– Доброе утро, – Мамедов широко улыбнулся, стараясь заглянуть этой паве в глаза.