Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Добрынин Андрей Владимирович

В этот момент доложили о прибытии иранцев. Послышались шум сдвигаемых стульев, покашливание, торопливый обмен репликами. Затем старейший из собравшихся, дон Карло Арредаменти, произнес:

— Вы все, конечно, знаете наших друзей — господина Абдуллу Неджефи и господина Мохаммеда Кермани. Эти люди оказали нам честь, предложив нам стать их компаньонами. Наша задача — сделать так, чтобы они не пожалели о своем решении...

Операторы в фургоне возбужденно переглядывались. Качество приема было прекрасным, но поражало не это, а само содержание разговора. Подслушивавшие как бы присутствовали при рождении нового, дотоле невиданного криминального альянса. Иранцы были немногословны и без обсуждения принимали все условия мафии. Чувствовалось, что они имеют твердое задание непременно заключить сделку. Возразили они только однажды, когда речь зашла о борьбе с отрядами горцев, также промышляющих наркотиками. Турко довольно легкомысленно заметил:

— Ну, для таких дел можно подключить и армию.

— Невозможно, — холодно возразил один из иранцев. — Вернее, возможно, но в весьма ограниченных пределах. Не забывайте: наше предприятие сугубо неофициальное, не надо

связывать с ним государство и государственные институты. Надеяться нам следует прежде всего на собственные силы, в том числе и в военных вопросах.

— Ну что ж, возможно, так и впрямь будет лучше, — примирительным тоном сказал Турко. — В соответствии с нашей предварительной договоренностью мы набрали для ведения военных операций и охраны объекта группу из двадцати человек. При необходимости дополнительный набор с вашей помощью осуществим на месте — разумеется, неофициальным образом.

— Двадцать человек? — с сомнением в голосе повторил один из иранцев. — Не слишком ли мало? У них будут достаточно серьезные противники.

— Ну, не можем же мы перевезти к вам целый батальон, — возразил Турко. — Кроме того, каждый из этих парней на самом деле стоит батальона. Все имеют богатейший опыт. Владелец вербовочной конторы утверждает, что лучших специалистов просто не существует.

Судя по длительности переговоров, производство отравы являлось весьма непростым делом. Для обсуждения технологических вопросов пригласили специалистов, голоса которых зазвучали в наушниках. Затем перешли к проблеме транспортировки товара. Операторы удивленно переглянулись: иранцы предлагали проложить основной транзитный путь по территории СССР. По их словам, окна на границе существовали уже сейчас. В ближайших к границе городах имелись надежные люди, готовые организовать перевалочные базы для грузов. Перевозка товара автотранспортом по территории СССР не представляла трудностей. Часть товара можно было сбывать на месте, остальное же предстояло вывозить на Запад из прибалтийских портов.

— Не стоит бояться России, — говорил иранец. — Вы не представляете, до чего это продажная страна. За деньги там можно сделать все, во всяком случае, можно решить все наши проблемы. Важно только знать, к кому следует обратиться, а мы это знаем.

Видимо, итальянцы уже были знакомы с идеей транзита через СССР, так как она не вызвала у них ни удивления, ни возражений. Они лишь заявили, что возьмутся за организацию отправки товара из портов Прибалтики. Оттуда наркотикам предстояло поступать в США, Англию, Италию, на юг Франции и вливаться в уже налаженную систему сбыта. В процессе обсуждения складывался законченный и стройный образ величайшего проекта наркобизнеса XX века. Это, по-видимому, чувствовали и сами участники переговоров — в их голосах появились торжественные нотки.

— Полагаю, что если мы успешно проведем работу с конкурентами и сумеем избежать падения цен на рынке, то предприятие сможет приносить нам, по довольно скромным подсчетам, сумму порядка 50 миллионов долларов, — объявил Джо Скаличе. Повисла недоуменная пауза.

— Сколько? — оскорбленным тоном переспросил' наконец иранец.

— Пятьдесят миллионов долларов... В день, разумеется, — добавил Скаличе и рассмеялся. Вслед за

ним облегченно засмеялись и другие. Скаличе продолжал: — Полагаю, важнейшие вопросы предприятия мы сегодня обсудили. Если возникнут новые, будем решать их в рабочем порядке, поскольку имеем надежный контакт между собой. А сейчас нам предстоит маленькое торжество по поводу успешного начала сотрудничества.

— Должен извиниться, — мрачно произнес один из иранцев. — К сожалению, нас ждут срочные дела. Желаем вам приятно провести время.

Послышались сдержанные прощания. Затем, когда восточные гости, видимо, уже покинули гостиную, послышались реплики: «Неотесанные свиньи», «Дикари», «Фанатики» и тому подобные. Кто-то, судя по дребезжащему старческому голосу, дон Карло Арредаменти, весело заметил:

— Да бросьте вы, ребята, пусть катятся! Мне, например, важно получить от этих придурков свою выгоду, а видеть их постные рожи мне ни к чему. И потом, что им с нами делать? Им же запрещено пить вино!

— Но нам-то не запрещено! — подхватил дон Тур-ко. — Милости прошу!

В наушниках вновь послышались смех, реплики, шум сдвигаемых стульев: все общество неторопливо перемещалось на воздух, где суетившиеся лакеи заканчивали сервировку стола под полосатым навесом. Операторы принялись спешно переналаживать аппаратуру для подслушивания разговоров, происходящих под открытым небом. Эта работа потребовала некоторого времени, и бароны успели прогуляться по аллеям и расположиться за накрытым столом. Согласно традициям, деловые разговоры за столом не велись: говорили о детях, о кушаньях, о винах. Бойкий старичок Карло Арредаменти веселил всех рассказами из жизни старой сицилийской деревни, в которой он когда-то родился в семье простого пастуха, чтобы сделаться затем миллиардером. Впрочем, миллиардера в нем никто бы не признал: одевался он в мешковатый черный костюм, галстуки надевал только в торжественных случаях, чаще просто застегивая до горла белую рубашку, говорил либо на диалекте, либо с примесью сицилийских словечек и поговорок. Патриархальные забавы сицилийских баронов, любовные похождения виноделов и пастухов, проказы молодых священников в изложении дона Арредаменти веселили собравшихся до упаду. Кто бы мог подумать, что этот добродушный старичок только собственными руками убил в жизни больше двадцати человек? Операторам-полицейским карьера дона Арредаменти была хорошо известна, и потому потешаться над его историями они не могли. Однако дон неаполитанской каморры Гаэтано Турко по числу убийств далеко переплюнул своего сицилийского коллегу, хоть и сильно уступал ему годами. Начинал убивать Гаэтано Турко еще тринадцатилетним мальчишкой, которых каморра нередко использует для мокрых дел: в случае поимки им ничего серьезного не грозит. К совершеннолетию будущий дон уже имел на своем счету около сорока покойников и мрачную славу,

распространившуюся даже за пределы Неаполя благодаря нескольким нашумевшим газетным публикациям. Впрочем, Гаэтано Турко умел не только нажимать на курок: до него не могли добраться ни-полиция, ни родственники убитых, ни те, кто хотел бы на всякий случай заткнуть ему рот. Сам же он полученные за убийства деньги не тратил на пустяки, а копил, пополняя их также грабежами, а когда подрос — рэкетом и торговлей наркотиками. Сходную карьеру сделал друг его детства Микеле Пезен-ти. Тот сосредоточил свои усилия на портовом хозяйстве Неаполя и теперь славился тем, что мог обеспечить прием, хранение и дальнейшую отправку любого криминального груза. Однако самой колоритной фигурой среди собравшихся являлся, пожалуй, молодой барон сицилийской мафии Козимо Наварро. Он и вправду происходил из семьи аристократов — испанских дворян, получивших некогда в правление Карла V земли на острове. Свободно владея диалектом, Наварро в то же время предпочитал говорить на безукоризненно правильном литературном языке; помимо этого он благодаря гувернерам как родным владел английским и французским, знал испанский и немецкий языки. Стройный, одетый всегда с безупречным вкусом и в то же время просто, он представлял собой живой музей аристократических манер старинной мафии, умея поддержать разговор в самом приличном обществе, имея массу знакомых и в аристократических кругах, и в среде художественной богемы, но в то же время позволяя подчиненным целовать себе руки и вообще проявлять самое отталкивающее раболепие. Наварро хвастал, что ни разу не запачкал рук человеческой кровью; возможно, чисто формально это и было правдой, однако ружейная смазка не раз пятнала изящные руки дона Козимо, когда он расстреливал своих врагов из «парабеллума», которому отдавал предпочтение среди других видов оружия. Пистолет ему в таких случаях, как правило, подавал его клеврет, и он же затем подавал дону хрустящий от крахмала льняной платок, дабы тот вытер руки. Кровь, естественно, замывали другие, а дон Козимо лишь производил ритуальный выстрел, считая его своей обязанностью перед семейством. Впрочем, сам себе он признавался, что исполнение данной обязанности приносит ему немалое удовлетворение. По приказу дона Козимо вырезались целые семьи, однако для себя он твердо решил, что никогда его нога не переступит порога ни палермской тюрьмы Уччардоне, ни какой-либо другой тюрьмы планеты. Несмотря на всю свою утонченность, он искренне смеялся соленым байкам дона Карло, находя в них оригинальность и свежесть. Что касается Джо Скаличе, то он ощущал упоительное чувство вновь обретенной родины и, несмотря на присутствие неаполитанцев, то и дело вставлял в речь сицилийские словечки, а когда ошибался, дон Карло благодушно его поправлял.

— Ты там у себя чуток отвык от нашего языка, парень, — сказал дон Карло. — Видно, родная речь не забывается, только если всосать ее с молоком матери. Вот твой отец хоть и жил с девятилетнего возраста в Америке, а все же на нашем языке говорил до самой смерти без единой ошибки. Большого ума был человек, упокой, господи, его душу, хоть толком ничему и не учился. Жаль, что он рано умер, из-за этого и тебе пришлось смолоду много работать. Ну ничего, нет худа без добра, а уж в труде-то и вовсе нет большого худа. Конечно, поучись ты побольше, может, оно и пошло бы тебе на пользу, но наверняка тут ничего сказать нельзя. Ум у человека все-таки в голове, а не в книжках, — будь он в книжках, не осталось бы дураков на свете. А мой сынок уйму книжек прочитал, а все дурак дураком.

— Ничего, дон Карло, ум приходит с годами. Прекрасно, если у человека есть время найти себя, определить, что ему нужно в жизни. Когда у меня появятся дети, я не буду принуждать их идти по своим стопам, — примирительным тоном произнес Джо Скаличе.

— А что это мы сидим без музыки? — своим мурлыкающим голосом вопросил дон Наварро, не любивший семейных разговоров, которые казались ему бессодержательными. Дабы потешить себя экзотикой, он пригласил ансамбль во главе с солистом, исполняющим народные песни. В наушниках послышались звуки гитары, скрипки, бубна, зазвучали залихватские куплеты, импровизировавшиеся певцом на лету в ответ на реплики слушателей, разражавшихся взрывами смеха на особенно удачный куплет. Празднество проходило хотя и в чисто холостяцкой компании, однако пока вполне невинно: специалисты по слежке знали, что пиршества такого рода частенько перерастали в вакханалии, заканчивавшиеся совместным купанием обнаженных гостей и их подруг в бассейне с шампанским или свальным грехом прямо на лужайке у столов под руководством приглашенных порнозвезд. Самые невинные грешки водились за доном Карло Арредаменти, фантазия которого не заходила дальше того, чтобы, находясь в разлуке со старой мужиковатой супругой, потребовать привести себе девчонку «согреть постель». Впрочем, оргии и всякие безобразия генералы мафии устраивали в особом, параллельном мире, существовавшем как раз для воплощения в жизнь любых фантазий состоятельных людей. В собственной же семье каждый из руководителей преступного мира, даже рафинированный Козимо Наварро, мог с полным основанием считать себя образцовым мужем и отцом — в противном случае он рисковал лишиться и житейского, и делового авторитета, что в силу специфики их занятий могло оказаться равносильно смерти. О делах в кругу семьи тоже не принято было говорить, и шпионить за семьей, даже когда ее глава отдыхал дома, означало пустую трату времени.

Запись продолжалась, однако, долгое время не слыша ничего существенного, операторы уже слушали вполуха, курили и обменивались репликами. В отличие от наблюдателей на чердаке насосной станции они не видели, как весь парк озарился огнями иллюминации, между деревьями зажглись гирлянды, а на лужайках — вензеля участников встречи, — разумеется, за исключением некомпанейских иранцев. Однако о происходящем можно было догадаться по взрывам восторга и цветистым похвалам в адрес устроителей празднества — Турко и Пезенти. Вдруг гости на минуту умолкли и затем разразились особенно громкими восторженными воплями и аплодисментами — это в небо взвились ракеты фейерверка, разрываясь в черном небе и образуя султаны, зонтики и крутящиеся колеса.