Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Добрынин Андрей Владимирович

Через две недели после странного ночного происшествия в окрестностях Неаполя консьержка Шарля Жубертона, напарника Франсуа Тавернье, забрала у почтальона небольшой пакет, в котором, судя по форме, находились две плоские картонные коробки. Ни самого Шарля, ни Тавернье в то время в Париже не было. Конверт с коробками консьержка вместе с прочей почтой занесла в квартиру, когда приходила туда делать уборку. Когда Шарль вернулся из поездки, он попал не домой, а в больницу, так как в Шри-Ланке ему прострелили ногу. Вернувшись через два месяца домой, Шарль с ужасом взглянул на гору корреспонденции и принялся звонить друзьям и подругам, дабы достойно отметить свое выздоровление. Празднество длилось целую неделю, но Тавернье, как человек положительный и семейный, присутствовал на нем лишь в первый день. Торжества завершились тем, что хозяина забрали в полицию за то, что он нагишом отправился в лавочку за выпивкой. Когда присмиревший и осунувшийся Шарль вновь очутился дома, ему позвонил Тавернье и велел спешно собираться в очередную поездку, на сей раз в Кашмир. Почту разобрать так и не удалось. Поездка в Кашмир продлилась еще два месяца, после чего, вернувшись в Париж, Шарль около месяца не разгибая спины трудился над отснятым материалом. Однажды,

когда он рабо- тал в комнате, служившей лабораторией, сидевший в другой комнате Тавернье встал из-за компьютера, Чтобы размяться, и тут взгляд его упал на груду бумаг на столике у входной двери. «А вдруг там что-ни- будь срочное? Так все на свете можно проворонить», — подумал он. Стоило ему пошевелить гору бумаг, как она покачнулась, и огромный ворох с шумом обрушился на пол. Тавернье с досадой выругался, однако тут его внимание привлек облепленный иностранными марками квадратный конверт из плотной бумаги. Он поднял конверт, вскрыл, и оттуда показались две коробки с бобинами пленки и конвертик поменьше — с фотографиями и письмом. По спине Тавернье пробежала дрожь, напоминавшая знакомый поэтам холод вдохновения: он вспомнил этот твердый, красивый, аккуратный почерк, которым было написано письмо. В его памяти встал образ Корсакова и тут же раздвоился: красивый блондин с тонкими чертами лица отодвинулся в сторону, уступая место человеку с жестким, бугристым от шрамов лицом, окаймленным седой бородой, с . темной шевелюрой, иссеченной сединой, но с теми же холодными яркими глазами, меняющими цвет от блекло-голубого до синего в зависимости от состояния души. Этот образ связывался в сознании с кровью, смертью и страхом, но в то же время служил предвестником удачи. Тавернье пробежал глазами письмо. Оно, в частности, гласило: «Будьте осторожны с этими материалами, они смертельно опасны. Не спешите предавать их гласности, какими бы острыми они вам ни показались, поскольку в своем настоящем виде они не представляют особой угрозы для тех, за кем велось наблюдение, а на вас и на меня навлекут непосредственную опасность. Хранить материалы у себя я не имею возможности, поэтому пересылаю их вам, хотя и понимаю, что причиняю вам и Франсуа тем самым немалое беспокойство. Однако у меня, кажется, есть неплохие шансы пополнить посылаемые мной материалы, дабы они приобрели доказательную силу не только для общественного мнения, но и для суда. Впрочем, ни на общественное мнение, ни на суд я до конца не полагаюсь — точнее, не полагаюсь вовсе, и потому намерен не только накапливать информацию, но и всеми прочими способами противодействовать тем планам, о которых вы узнаете, прослушав запись. Я отправляюсь на Восток с твердым решением полностью сосредоточиться на этом деле вплоть до его полного разрешения, поскольку на сей раз дело касается моей родной страны. Если в ближайшие полгода от меня не поступит известий, можете смело публиковать материалы и поставить в православном храме свечку за упокой моей души. В бога я, правда, не верю, но уж такова традиция. Вы знаете, что я всегда, избегал не только саморекламы, но и всяческой известности, и потому вы не заподозрите меня в излишнем честолюбии, если я попрошу вас упомянуть в вашей публикации обо мне. Хотелось бы, чтобы соотечественники знали: пусть я жил не во имя Родины в отличие от моих предков, однако мне посчастливилось умереть за нее». В письме содержался также прозрачный намек на то, что звукозапись осуществлена итальянской разведкой, однако изъята у нее не вполне легальным способом. «Учтите это при публикации, — советовал Корсаков. — Рекомендую заранее выстроить легенду, которая защитит вас от обвинений в хищении со стороны итальянцев». Тавернье быстро перетасовал приложенные к письму фотографии. На них были изображены на фоне ухоженного парка солидные и уверенные в себе мужчины в темных костюмах, при галстуках, со свитой на заднем плане. Лица некоторых из этих людей показались Тавернье мучительно знакомыми.

— Шарль! — закричал он. — Иди скорее сюда, ты мне нужен!

Встревоженный тоном его выкрика, Шарль, щурясь от дневного света, выскочил из лаборатории и уставился на снимки, протянутые ему Тавернье.

— Ну как же! — воскликнул он. — Помнишь: Сицилия, начало 70-х, похищение журналиста Мауро де Мауро? Мы делали там репортаж, а во всех газетах была фотография вот этого типа — он, конечно, тогда выглядел помоложе, но уже считался главным среди местных бандитов.

Шарль показал пальцем на снимок, запечатлевший дона Карло Арредаменти поднимающим бокал во главе роскошно сервированного стола. Профессиональная память Тавернье наконец включилась, в ней замелькали репортажи из жизни мафии, фотографии с газетных полос и подписи к ним. Он начал называть имена:

— Микеле Пезенти, каморра, Неаполь... Гаэтано Турко, тоже каморра... Снова Арредаменти... Джо Скаличе, нью-йоркская мафия... Козимо Наварро, Сицилия... Собрались в одном месте, на чьей-то вилле. А это что за типы?

Тавернье посмотрел на оборот заинтересовавшего его снимка. Действительно, будучи, видимо, уверен в журналистской памяти Тавернье, Корсаков не снабдил подписями фотографии «людей чести», однако на снимке, запечатлевшем двух угрюмых бородачей явно восточной наружности, имелось пояснение: «Секретные иранские эмиссары (см. звукозапись). Имена, возможно, не подлинные. Уполномочены вести переговоры с мафией о строительстве на паях в Иране завода по производству наркотиков из местного сырья».

— Надо залезть в компьютер, покопаться в наших досье, — задумчиво произнес Тавернье. — Возможно, эта парочка под другими именами уже успела наследить в Европе. Неужели мафия снюхалась с муллами? Ни за что бы не поверил. Ладно, давай прослушаем запись.

Пока из магнитофона неслись реплики участников совещания на вилле, Тавернье то краснел, то бледнел и судорожно сжимал ручки кресла. Это был не материал, а настоящая атомная бомба. Сходные чувства, видимо, испытывал и Шарль, то и дело вскакивавший с кресла и принимавшийся бегать по комнате, нервно приглаживая волосы. Они своими ушами слышали, как рождался кошмарный криминальный союз, но поделать ничего не могли: никаких реальных преступных действий еще не произошло. В этом смысле Корсаков, прося не торопиться с публикацией, был совершенно прав. Предстояло вдобавок решить немало проблем с привязкой голосов и реплик к конкретным лицам, а фотографий — к конкретному месту, где происходило совещание. Когда запись кончилась, друзья несколько

минут молчали.

— Н-да, ну и дела творятся на белом свете, — наконец произнес Шарль. — Вообще-то из этого можно сделать ударный материал.

— Ну нашумим, а что толку? — поморщился Тавернье. — Он прав: надо повременить до получения дополнительных материалов.

— Если станет известно, что запись у нас, мы можем смело заказывать себе места на кладбище, — заметил Шарль. — А каким числом помечено письмо? Меня ведь не было дома почти полгода.

Тавернье вздрогнул. «Полгода! Что же, идти ставить свечку в церкви и печатать статью?» Его душа не желала с этим примириться.

— Надо повременить, — решительно повторил он.

Глава 6

ВЕЛИКОЛЕПНАЯ СЕМЕРКА

За окном стало тише — к вечеру поток машин спал, к тому же подморозило, и грязная снежная каша перестала издавать хлюпающий шум, разлетаясь из-под тысяч колес. Сквозь щель в шторах светилась чистая лимонно-желтая полоса заката, на которой вырезывались черные прямоугольники зданий с венчающей их порослью антенн. Генерал, удобно расположившись в кресле и водрузив на нос очки, внимательно читал донесение агента — владельца брюссельской конторы по вербовке наемников Вилли ван Эффена. Наиболее любопытные куски он зачитывал вслух сидевшему перед ним с чашечкой кофе заместителю. Тот, разумеется, был знаком с донесением, но, акцентируя внимание на особо важных местах, генерал как бы ненавязчиво осуществлял свое руководство. Он давно уже свыкся с мыслью о том, что его не сегодня-завтра попросят уйти в отставку, и старался держаться со своим заместителем предельно тактично, поскольку знал, каково простому пенсионеру иметь в числе недругов генерала КГБ. Вообще-то ван Эффен сделал свое донесение устно, во время конфиденциальной встречи с брюссельским резидентом, а тот все услышанное пересказал на бумаге. Генерал читал:— «Агент заявил: «Внедрить в состав набираемого отряда рекомендованных вами людей оказалось невозможным, так как набор осуществлялся в предельно сжатые сроки и партия специалистов была сформирована и отправлена в Италию еще до того, как ваши люди вышли на контакт со мной. Тем не менее полагаю, что им следует сохранять со мной связь, так как нанимателям скорее всего потребуется новая партия квалифицированных военных, и тогда я смогу порекомендовать им ваших людей.

Должен, однако, сообщить, что к проекту «Восток» неожиданно проявил интерес мой старый знакомый и коллега Виктор Корсаков, он же Орсини, он же Кортес и так далее, американец русского происхождения, прекрасный военный специалист, работающий по найму после войны во Вьетнаме, во время которой получил квалификацию снайпера экстра-класса. Виктор Корсаков владеет практически всеми видами полевого вооружения современных армий, а также приемами рукопашного боя, что делает его чрезвычайно опасным даже и без оружия. Не так давно в перестрелке Корсаков был ранен в лицо, в результате чего его внешность изменилась до неузнаваемости. Поскольку покушение на Корсакова было организовано мафией, он намерен отомстить и с этой целью попросил моего содействия. Он намеревался проникнуть в формируемый мафией отряд наемников и затем предпринять против своих нанимателей диверсионные действия. Каким образом он узнал о формировании отряда и о «восточном проекте», мне неизвестно. Несмотря на его изменившуюся внешность, я опознал его по голосу и по некоторым деталям нашего совместного прошлого, о которых никто, кроме него, знать не мог. К тому же он назвал свой армейский личный номер, который мне был известен. Свои надежды на успех Корсаков связывает со своей нынешней неузнаваемостью и с тем, что я постараюсь не рекомендовать для включения в отряд тех специалистов, с которыми он мог быть ранее тесно знаком. Я решил пойти Корсакову навстречу, так как предположил, что подрывная деятельность против «восточного проекта» отвечает советским интересам». Ван Эффен добавил, что Корсаков оставил ему на хранение крупную сумму денег и разрешил ему распоряжаться ею по своему усмотрению в том случае, если в результате действий Корсакова против мафии ван Эффену придется скрываться. Корсаков обещал сообщать ван Эффену о своем положении, с тем чтобы тот успел принять меры безопасности, если подрывная деятельность Корсакова будет раскрыта. Ван Эффен выразил пожелание получить от нас аналогичные гарантии на тот случай, если ему удастся внедрить наших людей в отряд наемников, предназначенный для осуществления «восточного проекта».

Генерал поднял глаза на своего собеседника и продолжал:

— Резидент пишет, что от имени Центра выразил согласие, так как агент выглядел обеспокоенным. Полагаю, резидент поступил правильно: если обнаружится, что ван Эффен подсунул мафии диверсантов, сфабриковав им фальшивые биографии и поручившись за них, то ему неизбежно придется скрываться, иначе его очень быстро ликвидируют. Конечно, жаль терять такого агента, хотелось бы работать с ним и дальше. Он мог бы сигнализировать нам о многих готовящихся тайных операциях... — генерал мечтательно закатил глаза.

— Но пустить на самотек «восточный проект» мы тоже не вправе, — заметил его заместитель. — Мы обязаны любой ценой помешать его осуществлению, и прекрасно, если это удастся сделать изнутри, без особого шума.

— Да я с вами и не спорю, — вздохнул генерал. — Но этого ван Эффена раньше времени терять тоже не следует. Надо его успокоить, выделить для него приличную сумму из агентурного фонда и зарезервировать ее в банке, но только так, чтобы он раньше времени не мог ее снять. Впрочем, судя по некоторым деталям доклада, этот ван Эффен — человек порядочный, как то ни странно при его роде занятий.

— По-своему, конечно, — задумчиво кивнул заместитель. — Интересно, откуда Корсаков узнал о «восточном проекте»? Надо полагать, не от самих авторов проекта. Впрочем, теперь это не так важно — придется исходить из сложившейся ситуации. Мы должны иметь хоть какой-нибудь источник информации из того района, чтобы быть в курсе событий.

— Городок, где строится фабрика, называется Сеидабад. Известен тем, что там находится гробница какого-то мусульманского святого, — порывшись в бумагах, сказал генерал и добавил: — До чего же я не люблю всю эту азиатчину! Невозможно работать с этими черными, ни одному нельзя верить... Ну ладно, дайте задание резидентуре, пусть займется вербовкой в этом Сеидабаде, чтоб ему провалиться. Наши ребята пускай остаются в Брюсселе и держат связь с ван Эффеном. Пусть возьмут у него личный номер Корсакова — наши люди в Америке смогут по этому номеру многое узнать.