Смерть и прочие неприятности. Opus 2
Шрифт:
Когда Герберт бесцеремонно отобрал у нее едва врученную рапиру, Ева не стала возражать. Даже мысль, что поблизости действительно может находиться новорожденный (или нововылупленный?) детеныш Гертруды, не вызвала у нее никаких эмоций.
Позже. Если это правда, она почувствует что-нибудь позже. Наверняка.
Пока она слишком устала.
— Придется тебе еще подождать. Тебя в дом Мираны защита все равно не впустит. Скорее всего, — добавил Герберт, пряча клинок в складках плаща.
На сей раз некромант пошел пешком. Притаившись за ивой, Ева следила, как тот удаляется, чтобы степенно подняться на крылечко симпатичного
Кажется, матери Миракла за жизнь пришлось проделать долгий путь. Если в таком доме и могла обитать аристократка крови, то явно не слишком состоятельная.
Ева не знала, что Герберт сказал дворецкому. Или тому, кто открыл вместо него. Видела лишь, что дверь распахнулась, и спустя некоторое — очень непродолжительное — время некромант преступил порог.
Еще спустя некоторое — чуть более продолжительное — время дверь распахнулась снова.
Когда Герберт двинулся обратно к иве, даже из своего укрытия Ева заметила, как при движении из-под его плаща пробивается солнечное сияние.
— Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла, — благодушно возвестил Мэт.
— Не льсти себе, клякса, — безошибочно угадав, куда он клонит, сказала Ева устало.
— Да ладно тебе. Признай, даже смерть Кейлуса на пользу делу пошла. Не обернись все так, как обернулось — сколько б еще твой женишок и людишки под его началом ковырялись с восстанием?
Слова ожидаемо хлестнули бичом по кровоточащей душе. Картинка из давнего сна — когда Ева кричала, пока Мэт на ее глазах убивал Динку и Кейлуса — всплыла в памяти сама собой. Хотя нет, не столь давнего: с тех пор, как она в последний раз очнулась в ванной замка Рейолей, прошло всего-то дня три…
Сколько правды было в том кошмаре? Чего Ева не помнит и не вспомнит — она надеялась — никогда?
— Не смей. Говорить. О Кейлусе. — Жмурясь, она прижала ладони к вискам. Собственный голос, глухо-стальной, как струна под сурдиной, едва пробился в ушах сквозь музыку, погребающую демона под нотным шумом. — Пошел вон.
Когда она открыла глаза, Герберт уже стоял перед ней. Протягивая рапиру на вытянутых руках, вопросительно вглядываясь в гримасу на ее лице.
— Нелады с внутренним демоном, — процедила Ева, отвлекаясь от мысленного воспроизведения яростной темы первого виолончельного концерта Сен-Санса. Взяла Люче — не удивляясь, что клинок снова переливается огнем, лишь чуть тусклее, чем раньше. И как она раньше не замечала, что он цвета драконьего пламени?.. — Идем. Хочу поскорее с этим покончить.
Герберт мягко развернул ее лицом к озеру:
— Пойдешь ты. Я отступаю за кулисы. Не волнуйся, буду недалеко.
Ева посмотрела на дрейфующие льдины. На серость вод, начинавшуюся там, где заканчивались все намеки на твердь — пусть даже не земную.
Волнения она не чувствовала. Ни капельки. Скорее просто… констатацию. О, так сейчас произойдет то, к чему мы готовились — не более.
— Значит, все по плану? — просто уточнила она.
— Все по плану. — Герберт отступил на шаг. — Когда увидишь дракона, прыгай на лед. Иди к центру озера. Остановишься, когда он начнет пикировать.
Он тоже не называл Гертрудой то, что сейчас под его чутким руководством громило столицу. Это делало все немножко легче.
Ева оглянулась на некроманта, чтобы временно попрощаться, — но вместо этого охнула:
— Что с тобой?!
Угадав, куда направлен ее взгляд, тот почти недоуменно вскинул ладонь к лицу. Посмотрев на красные пятна, расплывшиеся на подушечках — следы от багряной дорожки под носом, — задумчиво растер кровь между пальцами.
— Просто плачу за то, что поднял как-никак дракона. И раскидывался всем тем, чем сегодня раскидывался. — Герберт скупо, но обнадеживающе улыбнулся. — За меня не беспокойся.
Больше он не сказал ни слова. Просто растворился в воздухе: то ли ушел в невидимость, то ли перенесся туда, откуда можно с удобством режиссировать финальный акт разворачивающегося действа.
Впрочем, дополнительные указания Еве не требовались.
Ждать пришлось недолго. Дракон прошелестел над ивой мшистой погибелью: так низко, что ветер под его крыльями просыпал снег с ветвей.
Отряхнув с плеч белую пыль, Ева проследила, как немертвое создание лениво взмывает все выше над озером, улетая к дальнему берегу. Вскарабкалась на скользкий гранит; спорхнула на лед, в полете активируя левитацию. Белая корка казалась достаточно прочной, чтобы идти по ней без магии, однако Ева предпочла подстраховаться.
Видимость вернулась к ней тут же — и зрелище Люче, плывущей в воздухе, перестало казаться таким диким.
Не слишком-то они с Гербертом конспирировались, если подумать. С другой стороны, даже если кто-то их заметил, едва ли он сумеет сделать из увиденного достоверные выводы. Да и не все ли равно, что скажет один случайный свидетель? Куда важнее будет то, что увидят сотни, и совсем не случайных.
Кстати, о них…
Шагая по воздуху, ради собственной уверенности перепрыгивая через темные трещины, обернувшие ледяную корку дрейфующим белым витражом, Ева оглянулась. Без удивления увидела, как набережная заполняется людьми.
Ева успела отойти достаточно далеко, чтобы не различать лиц. Судя по цвету одежд, в основном то были гвардейцы — под предводительством Миракла, готовые отразить атаку чудища, когда то повернет обратно к городу. Наверное, еще стражники. Кто-то из простого народа, кто посмелее. И сейчас все они смотрели на тонкую фигурку в тюремной рубашке, бредущую по воде с росчерком огненного клинка в опущенной руке.
Спасибо Айрес — помогла сделать зрелище еще драматичнее.
Как просто, оказывается, сотворить легенду, подумала Ева, ступая над нервно дрожащей водной рябью. Пусть скептики потом пробуют доказать, что хрустальная туфелька не могла подходить одной-единственной девушке во всем огромном королевстве. Или что меч куда сложнее вогнать в камень, чем вытащить. В людской памяти остается складная красивая сказка; сказка, в которую так легко — и так хочется верить людям, голодным до сказок и красоты…
Мертвый дракон заложил круг. Неторопливо развернулся, поворачивая обратно к городу.
…истинная власть там, где вера. Деньги работают до тех пор, пока люди верят, что они чего-то стоят. Корона работает до тех пор, пока люди верят, что голова под ней неприкосновенна. Кнут работает до тех пор, пока люди верят, что им не пережить удара. Какой же властью тогда обладает любой спектакль: заставляющий верить в то, чего никогда не было, и сопереживать людям, которых никогда не существовало? Хотя бы ей самой. Не Еве Нельской — избранной из пророчества Лоурэн, незаметно занявшей ее место.