Смерть коммивояжера
Шрифт:
ГОВАРД ( резко выключая магнитофон). Это была моя жена.
ВИЛЛИ. Поразительная машина! Можно мне…
ГОВАРД. Клянусь, Вилли, теперь я выброшу все мои игрушки! И фотоаппарат, и ленточную пилу, и все остальное. Это самое увлекательное развлечение, какое можно придумать!
ВИЛЛИ. Надо бы купить такую штуку и мне.
ГОВАРД. Конечно, он стоит всего полтораста долларов. Без него не обойтись. Например, вам захотелось послушать Джека Бенни. Но, когда его передают, вас нет дома. Тогда выпросите горничную включить радио, и когда Джек Бенни выступает, магнитофон автоматически его записывает…
ВИЛЛИ.…
ГОВАРД. Вы можете прийти домой в двенадцать, в час, когда угодно… Берете бутылку кока-колы, садитесь, поворачиваете рычаг и слушаете среди ночи всю программу Джека Бенни!
ВИЛЛИ. Непременно заведу себе такую штуку. Уйму времени проводишь в разъездах и горюешь, сколько интересного ты пропустил по радио!
ГОВАРД. Неужели у вас в машине нет радио?
ВИЛЛИ. Есть, но кому придет в голову его включать?
ГОВАРД. Послушайте, вы ведь, кажется, сегодня должны были быть в Бостоне?
ВИЛЛИ. Об этом-то я и хотел с вами поговорить, Говард. У вас найдется свободная минутка? ( Приносит из-за кулис стул.)
ГОВАРД. Что случилось? Почему вы здесь?
ВИЛЛИ. Видите ли…
ГОВАРД. Надеюсь, вы не разбились опять, а?
ВИЛЛИ. Нет… Но…
ГОВАРД. Господи, а я уж испугался. Так что же случилось?
ВИЛЛИ. Я вам скажу правду, Говард, я думаю, что мне больше не следует разъезжать.
ГОВАРД. Не следует разъезжать? А что же вы будете делать?
ВИЛЛИ. Помните, на рождество, когда мы все здесь собрались… вы обещали, что постараетесь подыскать мне какую-нибудь работенку в городе.
ГОВАРД. У нас?
ВИЛЛИ. Ну конечно.
ГОВАРД. А-а… Припоминаю. Да, но я так и не смог ничего для вас придумать, Вилли.
ВИЛЛИ. Послушайте, Говард. Ребята мои подросли. Мне самому много не надо. Если я смогу принести домой… ну хотя бы шестьдесят пять долларов в неделю, я сведу концы с концами.
ГОВАРД. Да, но, видите ли…
ВИЛЛИ. Поймите меня, Говард. Говоря честно и строго между нами, я немножко устал.
ГОВАРД. Я понимаю, Вилли. Но вы разъездной работник, а наша фирма торгует с провинцией. У нас тут всего полдюжины служащих.
ВИЛЛИ. Видит бог, Говард, я никогда ни у кого не просил одолжений. Но я работал в вашей фирме еще в ту пору, когда ваш отец вас носил на руках.
ГОВАРД. Знаю, Вилли…
ВИЛЛИ. Ваш отец — упокой, господи, его душу! — подошел ко мне в тот день, когда вы родились, и спросил, нравится ли мне имя Говард.
ГОВАРД. Я это очень ценю, Вилли, но у меня просто нет ни одного свободного места. Если бы оно у меня было, я бы сразу вас назначил, но, ей-богу, у меня здесь нет ни единого местечка. ( Ищет зажигалку.)
Вилли подает ее. Пауза.
ВИЛЛИ ( с нарастающим гневом). Говард, все, что мне нужно, чтобы прокормиться, — это пятьдесят долларов в неделю.
ГОВАРД. Но куда же я вас дену, миленький?
ВИЛЛИ. Послушайте, ведь вы не сомневаетесь в том, что я умею продавать товар?
ГОВАРД. Да, мой милый, но дело есть дело, и человек должен себя оправдывать.
ВИЛЛИ ( в отчаянии). Дайте-ка я вам что-то расскажу, Говард.
ГОВАРД. Вы ведь не можете отрицать, что дело есть дело?
ВИЛЛИ ( со злостью). Дело, конечно,
ГОВАРД ( безо всякого интереса). Подумать только!
ВИЛЛИ. Ведь отец мой прожил много лет на Аляске. Он был человек рисковый. Наверно, и мы с братом пошли в него — непоседливые, неугомонные. Вечно гонялись за удачей. Я собирался поехать туда со своим старшим братом, разыскать отца, а может, и поселиться на Севере вместе со стариком. И я чуть было не уехал, если бы не встретил одного коммивояжера. Звали его Дэви Синглмен. Было ему восемьдесят четыре года, и он торговал разными товарами в тридцати одном штате. Старый Дэви поднимется, бывало, к себе в комнату, сунет ноги в зеленые бархатные шлепанцы — никогда их не забуду, — возьмет трубку, созвонится со своими покупателями и, не выходя из комнаты, заработает себе на жизнь. В восемьдесят четыре года… Когда я это увидел, я понял, что торговое дело — самая лучшая для человека профессия. Что может быть приятнее, когда тебе восемьдесят четыре года, чем возможность заехать в двадцать или тридцать разных городов, поднять телефонную трубку и знать, что тебя помнят, любят, что тебе поможет множество людей? Разве не так? А когда он умер — а умер он, между прочим, смертью настоящего коммивояжера: в зеленых бархатных шлепанцах, сидя в вагоне для курящих на линии Нью-Йорк -Нью-Хейвен — Харфорд, по пути в Бостон, — когда он умер, на его похороны съехались сотни коммивояжеров и покупателей. Во многих поездах в тот день можно было видеть опечаленные лица. ( Встает.)
Говард на него не смотрит.
ВИЛЛИ. В то время в нашем деле важна была личность, Говард. В нашем деле было уважение друг к другу, товарищество, признательность. А теперь все построено на голом расчете, дружбы больше нет, и личность не играет никакой роли. Понимаете, что я хочу сказать? Меня теперь больше не знают.
ГОВАРД ( отходя от него). Вот то-то и оно, Вилли.
ВИЛЛИ. Если бы у меня было сорок долларов в неделю, больше мне не надо… Всего сорок долларов, Говард.
ГОВАРД. Миленький, не могу же я выжать сок из камня…
ВИЛЛИ ( его уже охватило отчаяние). Говард, в тот год, когда губернатором выбрали Эла Смита, твой отец пришел ко мне и…
ГОВАРД ( собираясь уйти). Мне нужно кое-кого повидать, милый. Меня ждут.
ВИЛЛИ ( удерживая его). Но я ведь говорю о твоем отце! За этим самым письменным столом мне сулили золотые горы. Зачем вы мне говорите, что вас кто-то ждет? Я вложил в эту фирму тридцать четыре года жизни, а теперь мне нечем заплатить за страховку! Вы меня выжали, как лимон, и хотите выбросить кожуру на помойку? Но человек не лимон! ( Помолчав.) Слушайте внимательно! Ваш отец… Двадцать восьмой год был для меня хорошим годом — я имел одних комиссионных до ста семидесяти долларов в неделю…