Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
— Не отталкивайте меня! — проговорила Магдалена сквозь слёзы.
— Позвольте мне представить её вам, Атенаис! — сказал граф Вольфсегг, выходя из библиотеки. — Это наша дочь. Не откажите ей в тех ласках, которыми вы хотели утешить ту несчастную обманутую девушку. Необходимость заставила меня отнять у вас ребёнка; вы видите её теперь взрослой девушкой. Оставаясь с вами, она, быть может, также поступила бы на сцену и испытала все превратности судьбы. Я не думаю упрекать вас, но вы сами вряд ли будете оспаривать это. Я не дал ей ни блеска, ни почестей, но взамен этого сберёг её и дал хорошее, хотя и бюргерское воспитание. Несомненно, цветы расцветают ещё роскошнее после бури, и нередко талант развивается во всём блеске в борьбе с нуждой и тяжёлыми обстоятельствами жизни; вы сами доказываете это своим примером, Атенаис. Но не следует ставить девушку в зависимость от подобных условий, рассчитывая во что бы то ни стало на успех. Я хотел обеспечить будущее моего ребёнка. Простите то горе, которое я причинил вам тогда. Я до сих пор держусь того убеждения, что только скромное положение в свете может гарантировать нам счастье. Мне кажется, что я вдвойне достиг своей цели. Каждая мать может гордиться такой дочерью!.. Магдалена любит одного молодого человека и знает его много лет; он предлагает ей своё сердце и руку. Любовь их не похожа на ту страсть, которую мы чувствовали некогда друг к другу; это спокойная, тихая привязанность, какую способны испытывать одни немцы. Просите её согласия, Эгберт, от этого зависит ваше счастье. Помогите мне успокоить оскорблённое сердце матери и женщины.
Простота и чувство собственного достоинства, которыми была проникнута речь графа Вольфсегга, тронули впечатлительную француженку. Она горячо обняла Магдалену и прижала к своему сердцу.
— Моя дорогая! — проговорила с рыданием Атенаис. — Как я счастлива, что вижу тебя! Какая ты хорошенькая! Неужели ты сама пожелала видеть меня?
— Я не решалась выйти замуж без вашего согласия, — сказала, краснея, Магдалена, смущённая порывистыми движениями и горячностью матери.
— Разве я могла желать лучшего мужа моей дочери! — ответила Дешан, взглянув на Эгберта с ласковой улыбкой.
— Но вы не должны больше сердиться на моего отца, — сказала Магдалена.
— Она уже простила меня, — возразил граф Вольфсегг. — Да будет мир между нами, Атенаис. Мы пережили вместе безумные, но хорошие минуты. Ни вы, ни я не забудем их. Я рад, что хоть на закате наших дней мы опять встретились.
— Мой дорогой Ульрих! — воскликнула Дешан, протягивая ему руку. — Вот вам моя рука в знак дружбы!.. Вы видите, — добавила она, обращаясь к Бурдону, — что это за тиран! Он всегда был таким и всех заставлял покоряться своей воле. Я не раз думала, что если бы между дворянами нашлось дюжины две подобных господ, как этот упрямый граф, они положили бы конец революции.
— Или устроили бы республику Вашингтона, — возразил Бурдон, — и мы были бы избавлены от Наполеона!
Слуга зажёг свечи. Бурдон с улыбкой взглянул на своих гостей. Все казались довольными и счастливыми. Завязался непринуждённый разговор, прерываемый весёлым смехом и громкими выражениями радости Атенаис, которая не могла прийти в себя от счастья.
В этот же самый час, среди наступающих сумерек, маркиз Витторио Цамбелли беспокойно ходил взад и вперёд по аллеям сада, примыкавшего к его дому в Chaussee d’Antin. Этот дорогой дом, богато изукрашенный внутри и снаружи, по словам врагов Цамбелли, был куплен им на «деньги, утаённые во время австрийской войны».
Сделавшись маркизом и адъютантом императора, обладая большими поместьями, Цамбелли достиг цели своих стремлений, так как вместе с тем он надеялся получить руку Антуанеты, что было его заветной мечтой в течение многих лет. Но тут он почувствовал, что почва колеблется под его ногами. Слух о приключении в Тюильрийском саду тотчас дошёл до него и притом с разными комментариями.
Легкомысленное и живое население Парижа, быстро переходя от одного впечатления к другому, жадно хватается за всякую новость, которая могла бы подать повод к праздным толкам. При Наполеоне внимание парижан более, чем когда-либо, было обращено на мелкие события частной жизни, скандалы и анекдоты двора и театрального мира, так как запрещено было говорить публично о вопросах, касающихся политики. Благодаря этому история загадочной нищей немедленно разнеслась по городу. Особенный интерес её заключался в той роли, которую играла в ней фрейлина молодой императрицы. Имя маркизы Гондревилль повторялось со злобной усмешкой. Многие, особенно дамы, радовались её унижению. Представительницы старинной французской аристократии не могли простить ей то видное положение, которое она занимала при французском дворе; остальные ненавидели Антуанету за её гордость. Никто не решался говорить о её отношениях с Наполеоном, но они возбудили неудовольствие и ревность мадемуазель Марс, которая воспользовалась случаем, чтобы отомстить своей сопернице. Если Наполеон всюду имел своих шпионов, то с другой стороны за ним следили ещё внимательнее. Всего усерднее в этом отношении были дворцовые камердинеры. Подмечая даже самые ничтожные обстоятельства из жизни Наполеона, они сообщали свои наблюдения публике, которая придавала значение первой важности всему, что прямо или косвенно касалось императора. Этим способом узнала мадемуазель Марс, а через неё и весь город, что вслед за сценой в саду Наполеон очень долго разговаривал с маркизой Гондревилль.
Все эти известия произвели тяжёлое впечатление на маркиза Цамбелли. Ему нетрудно было объяснить себе некоторые не совсем ясные подробности. Против его ожидания Кристель не умертвила себя и не пала жертвой тех искушений, которыми так богат Новый Вавилон. Непрошенная свидетельница его преступления осталась жива и может погубить его. Она, вероятно, узнала от кого-нибудь о предполагаемом браке и, выждав удобную минуту, заявила о своих правах Антуанете. Кто знает, что наговорила она против него в припадке безумной ревности? Он уже почти достиг цели своих желаний, а теперь всё обрушилось! Вместо блестящего приза, который он считал достойной наградой своих усилий, его ожидала ссылка на галеры.
Голова его шла кругом; он не видел выхода из тех затруднительных обстоятельств, в которых он находился. Одну минуту ему удалось успокоить себя тем, что Наполеон до сих пор не потребовал его к себе. Но он знал, как ловко умел Наполеон прикинуться ничего незнающим и как терпеливо и долго выжидал удобного момента, чтобы нанести удар. Ещё со времени его возвращения из Испании в 1809 году падение Фуше было для императора вопросом решённым. Но только на днях разразилась буря. Генерал Савари был назначен министром полиции, а Фуше отправлен в изгнание с почётным титулом римского губернатора. Но на подобный исход не мог рассчитывать Витторио в случае встречного ветра. Наполеон должен был щадить Фуше, но с ним он не станет церемониться и отбросит от себя как неприятную и опасную гадину.
Витторио не был трусом; ему стало досадно за то уныние, которое овладело его сердцем. «Неужели Антуанета поверит словам сумасшедшей девушки? — спрашивал он себя. — Может быть, обо мне даже не было и речи, и все эти подробности придуманы праздной публикой! Разве не могло дело произойти, например, таким образом: нищая обратилась к нарядной даме с просьбой о милостыне. Лицо её показалось даме знакомым. Как бы ни изменилась Кристель, но Антуанета могла узнать её, так как не раз видела её в окрестностях замка Зебург. Если она назвала по имени несчастную, то у Кристель от испуга могли сделаться судороги...»
Но так ли было в действительности? Цамбелли решил во что бы то ни стало разъяснить этот вопрос до следующего утра, потому что завтра день его дежурства при императоре.
Цамбелли оделся в самое простое платье, чтобы не обращать на себя внимания прохожих. Прежде всего он отправился к хозяевам, у которых жила Кристель, в надежде узнать что-нибудь о её судьбе с того времени, как она оставила их. Из их бессвязной болтовни он узнал только одно, весьма важное для него обстоятельство, что даже в минуты самого сильного гнева Кристель ни разу не произнесла ни одного слова упрёка. Неужели она будет откровеннее с Антуанетой! Это казалось ему невероятным, но уже прошло два месяца с того времени, как хозяева выгнали Кристель, а в такой срок нужда и горе могли ожесточить её и подействовать на рассудок.
Выйдя на улицу, Цамбелли не знал, на что решиться: пойти ли в госпиталь на улице Таrаnnе, или к отелю Мартиньи, где он надеялся встретить Антуанету... Может быть, его допустят к постели Кристель...
Как бы хорошо было, если бы она, увидев его, умерла от испуга!
Опасность появилась с той стороны, где он менее всего ожидал. Теперь уже поздно было упрекать себя за неосторожность. Дело шло о жизни и смерти. Если бы Кристель была без приюта, он отыскал бы её на улицах Парижа, но в госпитале она была отдалена от него целой пропастью. Несчастная девушка, отданная на попечение общественной благотворительности, при таких необыкновенных обстоятельствах неизбежно должна была возбудить участие и любопытство публики. Помимо докторов и сестёр милосердия полиция и газеты не упустят её из виду.