Смерть королей
Шрифт:
— Только отец Коэнвульф, — сказал он.
— Куда он, туда и мы, — ответил я.
— Ты хочешь помолиться? — саркастически спросил меня отец Коэнвульф.
— Я хочу, чтобы ты был в безопасности, — сказал я, — хотя только твой бог знает, почему.
Коэнвульф взглянул на Этельволда.
— Ты даешь мне слово, что я буду в безопасности в твоей часовне, господин?
— Это ты — гарантия моей безопасности, отец, — произнес Этельволд униженно, — и мне нужен твой совет, мне нужны твои молитвы и да, я даю тебе слово, что ты в безопасности.
— Тогда ждите здесь, — рявкнул мне отец Коэнвульф, — вы оба.
— Ты веришь этому ублюдку? — спросил я достаточно громко, чтобы Этельволд это услышал.
— Я верю Господу Всемогущему, — великодушно ответил отец Коэнвульф, проворно взобрался на помост и последовал за Этельволдом прочь из зала.
Стеапа положил свою руку на мою.
— Пусть идет, — сказал он, и мы стали ждать. Двое старших воинов подошли к нам и сказали, что это была не их идея и что они поверили Этельволду, когда он заверил, что витан Уэссекса согласен с его притязаниями на трон, а я объяснил, что им нечего бояться, пока они не подняли оружие против законного короля.
Этот король, насколько я знал, все еще ожидал в старом форте со стенами из известняка к северу от города, все еще ожидал, когда опустилась ночь и появились звезды. И мы тоже ждали.
— Сколько времени занимает молитва? — спросил я.
— Те, которые я знаю, по меньшей мере два часа, — мрачно сказал Стеапа, — а проповедь может занять еще больше времени.
Я повернулся к управляющему, который пытался забрать наши мечи.
— Где часовня? — спросил я его.
Человек выглядел напуганным, потом заикаясь произнес:
— Здесь нет часовни, господин.
Я выругался и поспешил к двери в задней части зала, отрыл ее толчком и увидел спальню. Там были расстелены меха, шерстяные одеяла, стояло деревянное ведро и высокая незажженная свеча в серебряном подсвечнике, посади которого находилась вторая дверь, выходящая в маленький дворик.
Двор был пуст, открытые ворота охранялись одиноким копьеносцем.
— Какой дорогой они поехали? — закричал я на часового, который ответил, указав на запад вниз по улице.
Мы побежали обратно к большому двору, где ожидали наши лошади.
— Поезжай к Эдварду, — предложил я Стеапу, — скажи ему, что ублюдок сбежал.
— А ты? — спросил он, впрыгивая в седло.
— Я поеду на запад.
— Только не в одиночку, — сказал он ворчливо.
— Просто поезжай, — ответил я.
Конечно, Стеапа был прав. Было и правда мало здравого смысла ехать в одиночку в хаос ночи, но я не желал возвращаться на склоны мелового холма Баддан Бюрига, где следующие два часа неизбежно будут потрачены на обсуждение того, что делать дальше.
Я размышлял, что случилось с отцом Коэнвульфом и надеялся, что он жив, потом проехал через ворота, люди с зажженными факелами разбежались врассыпную, когда я пришпорил коня и поехал по дороге, ведущей на восток.
Этельволд проиграл свою жалкую попытку быть признанным в качестве короля Уэссекса, но он не сдался. Народ его собственных владений не поддержал его, у него была лишь небольшая группа сторонников, так что он сбежал туда, где сможет найти мечи, щиты и копья. Он хотел отправиться на север, к датчанам, и у него было только две возможности, насколько я понимал.
Он мог поскакать по земле, надеясь обойти небольшое войско, которое Эдвард привел в Уимбурнан, или он мог поехать на юг, где его, возможно, ожидала лодка. Я отмел эту вероятность.
Датчане не знали, когда умрет Альфред, и ни одна их лодка не осмелилась бы задержаться в водах западных саксов, так что маловероятно, что какая-либо лодка ждала, чтобы прийти на помощь Этельволду. Теперь он был сам по себе, что означало, что он попробует проехать по земле.
И я преследовал его, или, лучше сказать, я наугад прокладывал себе путь во тьме. Той ночью светила луна, но отбрасываемые ей на дорогу тени были черны, и ни я, ни лошадь не могли как следует разглядеть путь, так что мы двигались медленно. В некоторых местах, как мне показалось, я различил свежие следы копыт, но не был в этом уверен.
Дорога была грязной и покрыта травой, широкий путь пастухов между живыми изгородями и высокими деревьями, она шла вдоль реки и изгибалась на север. В один момент в ночи я подъехал к деревне и заметил свет в хижине кузнеца.
Мальчик подбрасывал дрова в топку. Такова было его работа — поддерживать огонь горящим в ночи, и он съежился, когда увидел меня во всем воинском блеске, мой шлем, кольчуга и ножны сверкали в пламени, освещавшем грязную улицу.
Я остановил лошадь и посмотрел на мальчика.
— Когда я был в твоем возрасте, — сказал я из-под шлема, закрывавшего щеки, — я, бывало, наблюдал за углями. Моя работа заключалась в том, чтобы затыкать дыры мхом и мокрой землей, если просачивался какой-либо дым. Я наблюдал всю ночь. На такой работе бывает очень одиноко.
Он кивнул, все еще слишком напуганный, чтобы что-либо сказать.
— Но была девушка, которая наблюдала вместе со мной, — сказал я, вспоминая в темноте Бриду. — У тебя есть девушка?
— Нет, господин, — ответил он, теперь уже стоя на коленях.
— Девушки — это лучшая компания, чтобы скрасить одиночество по ночам, — заметил я, — даже если они не слишком разговорчивы. Посмотри на меня, мальчик, — он склонил голову, возможно, в благоговенном страхе. — А теперь скажи мне кое-что, — продолжал я, — здесь проезжали какие-нибудь люди? С ними должна была быть женщина.
Мальчик ничего не ответил, просто уставился на меня. Моей лошади не нравился жар от печи или, может быть, едкий запах, так что я похлопал ее по шее, чтобы успокоить.